Сны с чёрного хода 2 - Алексей Небоходов

Тела двигались в едином ритме, каждый новый толчок отзывался в её теле дрожью, растекающейся изнутри, заполняя её изящной, тягучей волной наслаждения. Её руки скользнули по его спине, пальцы оставляли едва ощутимые следы на коже, как невидимые отпечатки желания. Александр наклонился, ловя её губы, его дыхание смешивалось с её, обрывистые стоны срывались с губ, создавая симфонию, звучащую только для них.

Он двигался глубже, увереннее, а она отвечала ему, выгибаясь навстречу, позволяя этим движениям погружать её в новый, необратимый ритм наслаждения, в котором не существовало ни прошлого, ни будущего. Был только этот момент, эта ночь, наполненная их близостью, наполненная их телами, дыханием, ощущениями, такими яркими, что, казалось, они оставят следы не только на их коже, но и в самой ткани реальности.

Когда симфония их стонов достигла кульминации, когда всё вокруг вспыхнуло, на миг растворилось в оглушающей вспышке чувств, Лия поняла – это больше, чем страсть. Это закрепление реальности, доказательство того, что она осталась, что она выбрала эту жизнь, этого мужчину, этот путь. И в этот момент, среди дрожащих теней и стёртых границ, она была по—настоящему счастлива.

Прошло несколько дней. Утро вползло в комнату студенческого общежития серым, рассеянным светом, окрашивая стены в холодные, блеклые оттенки. Воздух был наполнен запахом вчерашнего чая, старой бумаги и лёгкой сырости, которая всегда появлялась осенью. Лия открыла глаза, ощущая, как тепло ночи ещё держится на её коже, но уже начинает растворяться в реальности.

Она медленно села на кровати, проведя рукой по прохладному пододеяльнику, будто пытаясь сохранить последнее прикосновение другой жизни – той, в которой ночь принадлежала только ей и Александру. В голове было удивительное спокойствие, словно что—то важное наконец обрело форму, выстроилось в осмысленную линию.

За тонкой стеной слышались приглушённые голоса, за окнами – шум улицы, где люди спешили по своим делам, даже не подозревая, что для неё этот день был последним в этом городе. Она оглядела комнату – всё казалось прежним, но уже не её.

На соседней кровати, зарывшись в одеяло, лежала Вика, ещё не до конца проснувшаяся, но уже прислушивающаяся к утреннему шуму. Лия встала, накинула халат и тихо подошла к столу, где лежала её тетрадь с записями. Она провела пальцами по обложке, стараясь запомнить ощущение бумаги, её шероховатость, тепло страниц, в которых были её мысли, планы, мечты, которые уже не имели смысла.

Вика заворочалась, сонно потянулась и, открыв глаза, посмотрела на неё.

– Ты чего такая странная? – голос был хриплым, будто она ещё не до конца вышла из сна.

Лия не ответила сразу. Она взяла со стола свою любимую книгу, зажала её в руках, будто это был не просто томик, а часть её самой, что—то, что должно было уйти с ней в новую жизнь. Потом повернулась к Вике и сказала ровно, без лишних эмоций:

– Я уезжаю в Ленинград.

Вика сначала рассмеялась, но тут же замерла, уловив в её голосе что—то окончательное. Смех оборвался, глаза широко раскрылись, в них мелькнуло недоумение, быстро сменившееся осознанием:

– Ты же не вернёшься, да?

Лия покачала головой.

Тишина зависла между ними, густая, наполненная тем, что не нужно было произносить вслух. Вика села на кровати, сдвинула ноги на пол, провела рукой по лицу, словно пытаясь окончательно проснуться.

– Как же так… – пробормотала она, но не закончила фразу.

Лия стояла перед ней, держа в руках свою тетрадь, книгу и паспорт – три вещи, с которыми она теперь отправится в новую жизнь. Вика молчала, смотрела на неё, как будто пыталась запомнить каждую деталь – как лежат её волосы на плечах, как свет падает на её лицо, как слегка дрожат её пальцы, сжимающие книгу.

Потом она поднялась, шагнула к Лие и обняла её.

Объятие было долгим, тёплым, в нём было столько несказанных слов, столько сожаления и незаданных вопросов, что Лия почувствовала, как в груди сжалось что—то тяжёлое. Она закрыла глаза, вдыхая запах знакомого шампуня Вики, её тепла, и в этот миг почти почувствовала сомнение – но только на секунду.

– Ты хотя бы напиши, – прошептала Вика, не разжимая рук.

– Я напишу, – ответила Лия твёрдо, и на этот раз знала, что это правда. Она не просто напишет – она позвонит, приедет, будет рядом, потому что понимала: такие друзья, как Вика, встречаются раз в жизни.

Связь с ней не исчезнет, она сохранит её, несмотря на расстояния, города и время. Теперь она знала это наверняка. Подруга отпустила её первой, отступила на шаг, но в глазах её всё ещё было что—то детское, не до конца осознающее происходящее.

Лия разжала пальцы, отпустила дыхание, подошла к столу и положила на него ключ. Маленький кусочек металла, который больше ничего не значил.

Она взяла со стула пальто, накинула на плечи сумку и, не оглядываясь, шагнула к двери. Больше ей ничего не было нужно.

Такси двигалось неспешно, будто нарочно замедляя ход, словно город не хотел её отпускать. Колёса мягко катились по мокрому асфальту, оставляя тонкий водяной след, как невидимую линию между прошлым и будущим. Влажный осенний воздух проникал сквозь едва приоткрытое окно, смешиваясь с терпким запахом кожаных сидений, пыли и горьковатого табака, которым, казалось, был пропитан сам салон.

Лия сидела, сжав пальцы на краях пальто, ощущая, как холодок стекла касается её щеки. Она не смотрела в окно. Не пыталась удержать взглядом мелькающие улицы, знакомые с детства фасады, людей, спешащих на работу или только просыпающихся в этом городе, который был для неё домом. Теперь он оставался позади. Москва уходила, отступала, стираясь в памяти, превращаясь в далёкий, зыбкий мираж, который уже не вернуть.

Александр сидел рядом, такой же молчаливый, будто боялся словами разрушить зыбкую тишину, в которой растворялось их прощание с этим местом. Он не спрашивал, не пытался заглянуть в её мысли, но Лия чувствовала – он понимал. Он знал, что она не будет смотреть в окно. Знал, что этот момент для неё слишком важен, чтобы разменивать его на мимолётные обрывки уходящего пейзажа.

Улицы сменяли друг друга, блеклые афиши с выцветшими буквами, облупленные стены старых домов, завешанные бельём балконы коммуналок, тихие дворы с детскими площадками, покрытыми золотыми листьями. Всё это ещё было рядом, но уже не принадлежало ей. Как люди, которых она знала, и которых, возможно, никогда больше не увидит.

Таксист негромко покашлял, переключая передачу, но не проронил ни слова, будто чувствовал, что тишина в этой машине