Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1 - Юй Фэйинь

В его глазах вспыхнула тёмная решимость. Он не стал её будить, не стал спрашивать. Он просто поднял обе руки ладонями к её телу, и из его пальцев, из самой его сущности, потянулась густая, обволакивающая дымка цвета воронова крыла. Она была живой, подвижной, полной холодной, демонической ци — той самой, что так пугала её.

Осторожно, с невероятной, почти хирургической точностью, он направил её на неё. Тёмная энергия обвила её худое тело, просочилась сквозь одеяла, кожу, плоть, достигая самых основ. Он мысленно вёл её, сшивая разорванные края меридианов, как искусный лекарь сшивает нитью раны. Его ци, обычно разрушительная и агрессивная, теперь работала с ювелирной нежностью, затягивая повреждения, гася воспалённые очаги, укрепляя ослабленные стенки энергетических каналов. Он не просто лечил — он восстанавливал, вливая в неё частицу своей собственной, могучей жизненной силы.

Процесс занял время. На его лбу выступили капельки пота от концентрации. Он чувствовал, как её собственное, скудное ци сначала отшатнулось от его прикосновения, а затем, почувствовав не вред, а исцеление, робко потянулось навстречу.

Когда последний надрыв был залечен, он медленно опустил руки. Дымка рассеялась. Цвет вернулся на её щёки, дыхание стало глубже и ровнее. Выражение болезненного напряжения на её лице смягчилось, веки наконец сомкнулись в настоящем, а не беспамятном, сне.

Он постоял ещё мгновение, глядя на неё, на её теперь спокойное лицо. Затем, так же бесшумно, как и вошёл, он развернулся и вышел, растворившись в ночной тьме коридора, оставив после себя лишь следы своего исцеляющего прикосновения и неразгаданную тайну своего визита.

Глава 64

Тан Лань проснулась с первыми лучами солнца, тонкими золотыми нитями, пробивавшимися сквозь щель в тяжёлых шторах. Она потянулась, инстинктивно ожидая привычной, изматывающей ломоты в мышцах, той слабости, что заставляла каждый её шаг даваться с трудом. Но ничего этого не было.

Вместо этого по её жилам разливалась непривычная лёгкость и странная, упругая сила, будто кто-то за ночь перебрал и смазал все механизмы её тела, натянул ослабшие струны. Оно слушалось её идеально, каждым мускулом, каждым суставом.

Но главное чудо творилось не в теле, а в разуме. Хаос мыслей, эмоций и воспоминаний, что неделями бушевал в её голове, вдруг улёгся, разложился по полочкам с кристальной ясностью. То, что она раньше не замечала в суете — тонкие намёки, скрытые связи — теперь предстало перед ней в очевидном свете. То, что казалось неважным, обрело свой вес и значение. То, что было туманным и непонятным, вдруг стало чётким и осознанным. Это было похоже на то, как после долгой метели проясняется небо, открывая все очертания местности.

Сяо Вэй, войдя в покои с утренним чаем, замерла на пороге, едва не уронив поднос. Её глаза широко раскрылись. Госпожа уже была одета не в ночную рубашку, а в простой, но безупречно элегантный наряд цвета утренней зари. Её длинные, ещё не убранные волосы красивыми, живыми волнами спадали на плечи, переливаясь сине-чёрным отливом. Но главное — это было её лицо. Не бледная, измождённая маска страдания, а живое, одухотворённое лицо с ярким, здоровым румянцем на щеках и ясным, твёрдым, решительным взглядом, в котором снова появился огонь.

— Госпожа! Вы… — служанка не могла подобрать слов, её голос дрогнул от изумления и радости.

Тан Лань обернулась и улыбнулась — той самой, лёгкой, солнечной улыбкой, которой так не хватало все эти долгие дни.

— Всё хорошо, Сяо Вэй. Всё отлично, — её голос звучал ровно и уверенно.

Сяо Вэй, расплываясь в сияющей улыбке, бросилась к ней с гребнями и шпильками:

— Давайте я скорее сделаю вам причёску! Такую красивую, как раньше!

— Не надо, — мягко, но с неоспоримой твёрдостью отказалась Тан Лань. — Сегодня всё будет по-другому. Принеси мне, пожалуйста, ручку… — она чуть замолчала, поправляясь, — чернила, кисть и бумагу.

— Слушаюсь! — выдохнула она, всё ещё не до конца понимая, но безоговорочно веря этому новому, сияющему образу своей госпожи, и помчалась выполнять поручение.

Вернувшись, она застала Тан Лань сидящей за лаковым столиком с необычайно сосредоточенным видом. Та взяла кисть — движения были немного неуверенными, словно она вспоминала давно забытый навык, но абсолютно решительными — и что-то быстро, размашисто и энергично написала на листе тонкой рисовой бумаги. Сяо Вэй не могла разобрать иероглифы, но сам почерк показался ей удивительно смелым, острым и полным скрытой силы, совсем не похожим на утончённый почерк знатных дам.

— Передай это придворному евнуху, — сказала Тан Лань, протягивая свёрнутый и опечатанный каплей сургуча листок. Голос её не допускал возражений. — Пусть немедленно доставит главе клана Линьюэ. Лично в руки. Жду ответа к полудню.

Сяо Вэй взяла послание, её сердце забилось от предвкушения. Что-то менялось! Госпожа не просто поправилась — она действовала! Она снова была у руля.

Тан Лань подошла к окну, раздвинула штору и смотрела куда-то вдаль, на просыпающийся дворец. В её ясных глазах отражались первые лучи солнца и холодная, безжалостная решимость.

Сначала разворошу это гнездо, — пронеслось в её голове с железной чёткостью. Расчищу путь. А потом займусь всем остальным.

Сяо Вэй почти выпорхнула из покоев, переполненная ликующим волнением, которое пульсировало в ней, как птица в клетке. Её лицо, ещё недавно заплаканное и бледное, теперь сияло, и она едва не пропела приказ госпожи.

Выскочив в сумрачный коридор, она едва не столкнулась с грудью Лу Синя. Рядом, как всегда, высился Ван Широнг. Оба стража смотрели на неё с нескрываемым удивлением, привыкнув за неделю видеть её лишь с опухшими от слёз глазами и выражением безысходности.

И в этот самый миг дверь покоев снова распахнулась — не спеша и величаво, а с энергичным, уверенным движением.

На пороге появилась сама Тан Лань.

Она стояла, изящно опираясь на косяк, и её фигура, ещё недавно казавшаяся такой хрупкой, теперь излучала скрытую силу. Но главное — это были её глаза. Они сияли озорным, почти дерзким огнём, в котором плескалась непокорная воля и живой, острый ум. Широко улыбнувшись, она окинула взглядом своих изумлённых стражей — оценивающе, насмешливо, с лёгким вызовом — и произнесла голосом, звонким и полным неожиданной силы:

— Держитесь, родственнички. С сегодняшнего дня правила игры меняются.

И тогда её взгляд — ясный, бездонный — скользнул по Лу Синю. Не со страхом. Не с ненавистью или отвращением. А с той самой ослепительной, открытой улыбкой, что когда-то сводила его с ума, заставляя забыть о долге и мести. В её глазах не было и тени ужаса или слабости. Была лишь обжигающая уверенность