Сокол-корабль - Вячеслав Александрович Овсянников

«Еще то, братцы, бывает —

И свинья гуся съедает».

Говорит тут Алеша Попович млад:

«Кабы ты не княгиней была Апраксией,

Я назвал бы тебя сукой волочажною,

Волочилась ты под Тугарином Змеевичем».

Бой Добрыни и Алеши Поповича с татарином

Старина двадцать четвертая. Богатыри-побратимы Добрыня Никитич и Алеша Попович встречают в поле татарского богатыря.

Что стоял-то шатер да во чистом поле,

Во шатре спало два богатыря:

Первый-то Добрынюшка Никитич млад,

Второй-то Алешенька Попович млад.

Скоро тут богатыри просыпалися,

Ключевой водой умывалися,

Белым полотенчиком утиралися.

Говорил Алешенька Попович млад:

«Мы поедем-ка, братец крестовыий,

Съездим на эту гору высокую,

Не увидим ли чего, не услышим ли?»

Они скоро садились на добрых коней,

Заезжали на эту гору высокую,

Смотрели тут во трубочки подзорные.

Ничего-то не видать нигде,

Никакой не ездит нигде богатырь.

Приезжали обратно ко белу шатру,

Заходили они во бел шатер,

Начали они пить зелено вино,

Попив зелена вина, спать легли.

Тут заснул крепким сном Алешенька.

А Добрынюшка не спит, лежит,

Он не спит, лежит, да все ведь слушает.

Что со южной-то было со стороночки,

Что не шум шумит, не гам гамит,

Не погодушка в поле расшумелася, —

Тут кричит богатырь зычным голосом:

«Ты постой-ка, постой, мой добрый конь!

Пора тебе, коню, отдых дать,

Я ведь буду ставить шатер полотняныий».

Скоро заходил татарин в белый шатер.

Думал тут Добрынюшка Никитич млад,

Будить ли ему Алешеньку Поповича:

«Как разбужу-то я Алешу, лучше не сделаю,

Алеша-то ведь роду заносливого,

Он ведь спросонья на татарина напустится,

Потеряет он свою буйну голову.

Я помешкаю, Добрынюшка, до утрия,

Я ведь ноченьку да всю продумаю,

Как убить-то мне того татарина».

Выходил по утру, да по утру раннему,

Выходил-то из шатра Добрынюшка Никитич млад,

Он смотрел тут в трубочку подзорную,

Видит – недалече шатер стоит.

Он садился скоро на добра коня,

Подъезжает он к шатру татарскому,

Кричит он, зычит зычным голосом:

«Пробуждайся-ка, злодей, да поскорешенько!

Вот со мной с Добрыней повоюемся».

Тут держал ответ татарин злой:

«Не желаю я вставать раным-рано поутру,

Жаль мне тебя, Добрынюшка Никитич млад,

Понапрасну потеряешь буйну голову».

Закричал еще Добрыня зычным голосом:

«Ты вставай, вставай, татарин злой,

Тебе полно, злодей, отговаривать!»

Выходил скоро татарин из бела шатра,

Он садился, татарин, на добра коня,

Он садился, сам усмехается:

«Я ведь думал ты, Добрынюшка, шутки пошучиваешь,

Потеряешь ты свою буйну голову.

Только ведь сильну-могучу богатырю Илье Муромцу

Смерть на бою не писана,

А я-то, татарин, – смерть твоя в чистом полюшке».

Отвечает Добрыня Никитич млад:

«Ах ты, татарище поганое,

Еще смеешь надо мной насмехатися!»

Съехались тут богатыри сильные,

Они друг друга крепко ударили;

Сабли вострые у них поломалися,

Ни один друг друга не ранили.

Во второй раз они опять съехались,

Тогда падал Добрынин конь на резвы ноги.

Стал стегать его Добрынюшка Никитич млад:

«Что ты, конь мой, конь добрый, падаешь,

Ты чего устрашился, чего пугаешься?

Будто по чисту полю никогда не езживал,

Уж татар-то будто никогда не видывал?»

Отвечает конь голосом человеческим:

«Не бей ты меня, коня, любимый мой хозяюшка!

Уж как пал я на матушку сыру землю,

Не побороть тебе злого татарина,

Победит тебя злой татарище,

Татарин этот – смерть твоя в чистом поле.

Только ведь Илье Муромцу смерть в бою не писана».

Отвечал коню Добрынюшка Никитич млад:

«Ты издохни-ка сам, конь, лошадь изменная!

Не помру я тут, Добрынюшка, во чистом поле».

Они съехались с татарином, ударились.

Тогда хватал татарин Добрыню за желты кудри,

Бросал его о матушку сыру землю,

Садился ему на белы груди,

Он спорол-то ему груди белые,

Вынимал-то его сердце богатырское,

Сам уехал татарин спать во бел шатер.

Что по всходу-то было красна солнышка,

Пробуждается Алешенька Попович млад,

Смотрит – нету Добрынюшки Никитича:

«Он куда, куда, Добрыня, уехал-то?

Верно, гулять уехал во чисто поле».

Выходил скоро Алеша из бела шатра,

Брал с собою он трубочку подзорную,

Он смотрел, смотрел на все четыре стороны;

Нигде не видно Добрынюшки Никитича.

Тут заржал Добрынин добрый конь,

Один-то он, конь богатырский, в чистом поле.

Подъезжает Алеша к Добрынину добру коню.

Стоит конь, повесил конь буйну голову,

Тоскует добрый конь по хозяине.

Увидал Алеша – лежит убит Добрынюшка,

Прибегает он к Добрынюшке Никитичу,

Закатились у Добрыни очи ясные.

Плакал тут Алешенька Попович млад:

«Тебе Бог судья, Добрынюшка!

Ты зачем поехал, не разбудил меня?»

Он смотрел тогда в трубку подзорную,

Увидал он во поле бел шатер татарскиий.

Поехал Алеша ко тому шатру,

Закричал Алеша зычным голосом:

«Ты вставай, вставай, татарин злой!

Ты зачем убил Добрынюшку Никитича?

Давай-ка со мной, Алешей, побратаемся».

Выходил тут злой татарин из бела шатра,

Садился скоро татарин на добра коня,

Сам он, татарин, усмехается:

«Понапрасну ты вздумал, Алеша, бой держать,

Потеряешь ты свою буйну голову».

Отвечает тут Алешенька Попович млад:

«Какова еще мне смерть писана,

Да Бог не выдаст меня, добра молодца».

Скоро тут богатыри съехались,

Ударились они саблями вострыми,

Ни один друг друга не ранили.

Съехались во второй раз,

Еще богатыри саблями ударились, —

Задрожала мать сыра земля,

Из озер, из рек вода повылилась,

Пособил Бог Алешеньке Поповичу,

Кидал он татарина на матушку сыру землю,

Сам садился ему на черны груди,

Хочет пороть его груди черные,

Вынимать его сердце татарское.

Прилетел тут из чиста поля черный ворон.

Говорит ворон Алешеньке Поповичу: