Титус, наследник Сан-Маринский - Ольга Александровна Власова

турнирные доспехи рыцарей, украшенные насечками и орнаментом. Отсутствие двойника еще больше укрепило Титуса в его намерениях. Вассалы при виде сеньора, конечно же, немедленно снова присягнут ему на верность! Наследник, что наконец протиснулся в передний ряд зрителей, подлез под ограждавшие ристалище веревки, чтобы попасть на поле.

– Ты куда? – заорал стоявший неподалеку широкий, как шкаф, толстый стражник. – Назад, болван! Там полагается быть только рыцарям!

– Я рыцарь… – неуверенно отозвался Титус, чей план, если честно, не предусматривал каких-либо объяснений. – Хочу участвовать в турнире… Ради… прекрасной акробатки из цирка…

Толпа вокруг дружно захохотала.

– И как же тебя зовут, рыцарь? – поинтересовался, отдуваясь, пузатый стражник.

– Титус, наследник Сан-Маринский, – пробормотал под нос Титус, прекрасно понимая, что ему никто не поверит.

Хохот почти оглушил его.

– Да ты парень, видно, перепил, – крикнул кто-то из толпы. – Мы тебя днем видели на ярмарке, где ты молотом махал. Но рыцарский турнир – это тебе не силомер. Тут звание, кровь нужны!

– Одет ты, конечно, хорошо, – продолжил между тем стражник, намереваясь, должно быть, поглумиться вволю над перепившим горожанином. – Но где же твой конь, твой оруженосец или, на худой конец, твой герб? Эй… ты куда, черт тебя побери?!

Титус, которому надоело играть роль шута, предпринял очередную попытку перебраться через веревки на поле, где рыцари на лошадях уже выстраивались друг напротив друга для открытия турнира. Когда стражник отбросил его за шиворот назад, наследник, недолго думая, схватился за меч.

– Прочь с дороги! Ты просто герой десятого плана… Я придумал этот паршивый мир и тебя заодно… Хотя… Как же я мог сотворить такого урода?

Произнося эту вдохновенную речь, Титус размахивал над головой мечом, с легким свистом рассекая воздух. Ему казалось, что толпа, завороженная этим зрелищем, вот-вот отхлынет в стороны и он, разрубив клинком огораживающую поле веревку, торжественно вступит под восторженные возгласы дам на ристалище. Однако вместо этого произошло то, чего он никак не ожидал. Стоявшие сзади зрители внезапно схватили его за руки и заломили их за спину, а разозлившийся стражник, подскочив одним прыжком, нанес наследнику мощный удар по носу, безнадежно, на всю оставшуюся жизнь сломав переносицу. В одно мгновение дорогое платье Титуса было залито густой темной кровью. Державшие наследника, видимо опасаясь запачкаться, отпустили его. Оглушенный Титус, неуверенно покачиваясь на ногах, стоял и покорно ждал, пока похожий на огромную обезьяну стражник занесет кулак, а затем залихватским ударом свалит его на землю. Тут на турнире как раз подали сигнал к началу первого боя. Про Титуса быстро забыли. Только двое воров, решивших обшарить карманы богато одетого незнакомца и валявшийся рядом мешок, оттащили наследника через толпу в сторонку, а потом, сделав свое дело, бросили тело у дороги, на большую смердящую навозную кучу.

Книга вторая

1. Навозник

Одинокий удар колокола казался бесконечным. Каждый раз, уже третий год подряд, наводил на одну и ту же мысль. Чудилось в нем что-то архиважное, но оборвавшееся на полуслове. Тайна из прошлого, которую никогда не разгадать. На самом деле девять вечера, atra hora[2]. Час, когда монахи разбредаются по кельям молиться перед сном. Титус числился в монастыре послушником, для него колокол означал, что можно с тайным удовольствием растянуться на прикрытых сеном деревянных досках, гордо именуемых кроватью, и почувствовать собственное тело. Услышать, как оно робко пытается напомнить о себе: я здесь, с тобой, пусть ты и не замечал меня целый день. Он давно привык засыпать под эту тяжелую, никогда не проходящую боль в мышцах. Даже, наверное, радовался ей – так проще было не вспоминать. Со временем начало забываться само имя. «Титус, Титус», – отзывалось эхом в памяти, а он рассеянно соображал – откуда, о ком?

Все, кто жил в монастыре, оставляли свое прошлое за воротами, сбрасывали, как старую одежду. Родиной и семьей, породившими Титуса, отныне значилась обыкновенная навозная куча. Монахи беззлобно звали его Навозник, имея в виду историю появления в братстве, казавшуюся весьма поучительной и доказывающую, что даже столь презренная субстанция может иметь отношение к высшему промыслу. Все в монастыре знали: вон того парня, слава Господу, нашли в куче навоза во время первого турнира. Знание это было окончательным, никто не приставал к Навознику с назойливыми расспросами, кто он такой и откуда взялся на самом деле. Рыцари-госпитальеры припозднились в тот день на открытие турнира и, видимо, чтобы оправдаться в собственных глазах богоугодным делом, подобрали и отправили в обоз чужака в окровавленной одежде, лежавшего на придорожной куче конского навоза. И не абы как лежавшего, а раскинув руки, подобно распятому Христу. Титус очухался только через сутки, пришел в себя от дорожной тряски. Подводы с закупленными на ярмарке окороками, полотном и солью весело катились на юг, в портовый город Бари. В местном монастыре госпитальеры устроили перевалочный пункт на пути в Палестину, где шла бесконечная война, измысленная ради явления двойника. Он, если честно, ничего не запомнил из того путешествия – лишь вездесущий запах копченой свинины, из-за которого до хрипа выворачивало наизнанку. Прожив у монахов с месяц, Титус решил остаться здесь навсегда.

Монастырская жизнь оказалась чертовски удобна как раз тем, что редко оставляла наедине с собой – и заодно с мутным донавозным прошлым. Подъем в пять утра летом и в шесть зимой. Тяжелый физический труд до упаду – не наказание, а насущная необходимость, иначе в мире со средневековым хозяйственным укладом просто не выжить. Титус занимался тем, чего никогда в жизни прежде не делал, и это тоже помогало. Копал грядки под овощи – длинные, как дорожки в бассейне. Обкладывал жирным, пахнущим так, что плыло сознание, навозом виноградник, важный источник доходов для монастыря, потому как вино продавали в город. Обливаясь по́том, колол на дрова кряжи размером со стол. Молол каменными жерновами зерно, собирая пото́м муку специальной метелкой. Носил на кухню по сорок ведер воды за утро. После дел хозяйственных ухаживал за ранеными рыцарями, которых кораблями привозили раз в месяц из Палестины в здешний лазарет. Под присмотром лекаря – сухого, общавшегося одними только знаками старика, от которого всегда пахло полынью, – варил снадобья из трав, менял, стиснув зубы, заскорузлые от крови повязки, а еще в качестве нехитрого развлечения завел обычай рассказывать раненым сказки, истории о городах с каменными домами в десять этажей, самодвижущимися экипажами и летающими быстрее ветра железными птицами с людьми внутри. Ровно в три вместе со