Титус, наследник Сан-Маринский - Ольга Александровна Власова

– Пи… писатель, – ляпнул наследник, сам не зная почему.

– Пиписатель? Никогда не слышал о таких.

– Сочинитель рыцарских романов…

– На рынок, что ли? Побираться?

– Вот-вот, – суетливо подтвердил Титус.

– А рынка сегодня нет. Среда, – все так же лениво продолжил стражник и бросил огрызок через плечо, угодив в какого-то сонного крестьянина. – Ладно, проходи, пи-писатель. Может, повеселей в городе станет. А то одни проповедники конца света. Развелось, как тараканов…

За три года, проведенных Титусом в монастыре, город не то чтобы заметно преобразился, но посвежел и помягчел, покрылся знаками какой-то иной жизни. Главную улицу, прямой линией прорезающую Сан-Марино с востока на запад, замостили булыжником, и теперь проезжающие по ней телеги грохотали так, что закладывало уши. В каждом квартале были устроены окруженные невысокой изгородью колодцы, на самих изгородях, покрывая их, как новогодние украшения елку, пестрели яркие, издали заметные таблички: «Мойте руки перед едой и задницу на ночь», «Воду нужно кипятить», «Ешьте только свежие продукты», «Вши и блохи разносят опасные болезни» и так далее в том же духе. Все питейные, едальные и спальные заведения, как это уже и раньше доводилось видеть Титусу, были проверены инспекторами герцога и определены в различные категории: для простолюдинов, зажиточных бюргеров и «господ высшей категории». Два раза Титусу попалась на глаза вывеска «Школа» и один раз – «Общественная больница». Все это вместе, если честно, выглядело как насмешка над его собственным весьма бессмысленным правлением с малеванием закатов и самолюбованием в упленде перед зеркалом. В какой-то момент сгорающий от стыда Титус даже почти повернул обратно, чтобы убраться прочь из города, но тут его внимание привлекла толпа впереди, окружившая стоявшего на бочке человека. Бочка была большой и высокой, видимо из-под эля, потому головы зрителей упирались одетому в рясу оратору прямо в коленки. Лицо его едва проглядывало через волосы, и создавалось впечатление, что большой ком шерсти издает рыки и хрипы, которым внимают десятка три слушателей. Подойдя ближе, Титус начал разбирать, как эта какофония складывается в грозные слова:

– Левиафан велик, как гора, и похож на слона, только вместо ног и хобота – щупальца толщиной в десять локтей! Пока он растет, как растет ребенок в утробе матери. Но вскоре наступит час – и он выползет на сушу, чтобы отказаться от морских рыб и насытиться человеческим мясом!

Люди стояли и молча слушали, открыв рот. Потом кто-то зарыдал.

Титус внимал пророчеству, размышляя о том, каких же размеров должен быть Левиафан, чтобы уровень моря поднимался, и задавался справедливым вопросом, сможет ли такая громадина вообще заметить людей, когда в конце концов выберется на сушу. Кроме того, была непонятна мотивация Левиафана по смене среды обитания и диеты. Разве что полное истощение рыбных запасов. Отметив про себя слабые места в проповеди, наследник решил все-таки повременить с возвращением в монастырь и отправился дальше. Добравшись до центральной площади, он собрал целую коллекцию прогнозов на ближайшие месяцы. Картина получалась пусть и весьма неприглядная, но на удивление целостная, как будто всех проповедников обучали теории грядущего апокалипсиса в одном месте. Выглядела она приблизительно так:

– Левиафан завелся в море, потому что люди сливают туда все нечистоты, физические и духовные.

– Нечистот стало очень много, главным образом оттого, что наследник Сан-Маринский пытается повсюду вырубать леса под запашку, прокладывает дороги, а также открывает школы и заставляет всех мыть руки.

– Левиафан не сам вылезет из воды, его выгонит оттуда небесный огонь, что обрушится на землю.

– Наследник Сан-Маринский прекрасно обо всем этом осведомлен, потому как гора Сан-Марино потихоньку растет вверх и при всеобщем потопе замок будет недоступен морским водам.

– Ничего предпринимать не надо, так как все уже обречены, нужно думать лишь о том, какое место тебе уготовано на небесах.

Уже у самой Рыночной площади, где мощеная дорога внезапно обрывалась вместе с оптимистичным плакатом «Через полгода здесь уже не будет никакой грязи», Титус угодил в засаду. Улицу почти перегораживала деревянная телега, на которой, свесив ноги, сидел опрятно одетый человек благообразного вида с большой железной кастрюлей в руках. Трое или четверо его напарников, цепко хватая прохожих за руки или плечи, пытались подогнать их поближе к телеге, громко предлагая заблаговременно выкупить места в раю:

– Всего четверть санмарина – и сам ключник Петр распахнет перед вами ворота рая! Да еще скажет: «Добро пожаловать!» Братья и сестры, позаботьтесь о вечной жизни! Можно покупать вскладчину!

Титус, ловко увернувшись от двух зазывал, избрал для движения столь мудреную траекторию, что при том случайно задел плечом и сшиб кого-то с ног. Глянув себе под ноги, наследник обомлел: в луже вонючей грязи сидела, раскинув надувшийся, словно парашют, подол платья, жена Большого Феодала. За три года она почти не изменилась – короткая стрижка, нос пуговкой, сжатые, как для поцелуя, тонкие злые губы. Рядом валялся мешок, из которого торчал кусок длинной французской булки. Лицо жены Большого Феодала мало-помалу становилось темно-пунцовым от злости. Титусу даже показалось, что вода в луже под ней закипела и начала превращаться в пар.

– Ну, чего уставился?! – вскрикнула она наконец. – Дай мне руку, а потом, увалень, тебе придется заплатить за испорченное платье! Надеюсь, у тебя найдется пара санмаринов! Хотя по внешнему виду этого не скажешь… Но можно отработать у нас на кухне. Согласен?

Титус с бессознательной робостью протянул руку, бормоча какие-то искупительные слова. Стараясь не запачкаться, он попробовал вытащить следом из грязи мешок со снедью.

– Что-то мне твоя рожа знакома, – озадаченно пробормотала тем временем пострадавшая, отряхивая платье. – Где же я тебя могла видеть? Уж не прислуживаешь ли ты, случаем, в замке?

Титус, ошалевший от того, что все так ловко складывается, отчаянно замотал головой, пытаясь, вероятно, одновременно сказать и «да», и «нет». При этом он усердно счищал с булки ошметки грязи в надежде придать ей первозданный вид.

– У тебя что, трясучка? Ты, случаем, не припадочный?

Жена Большого Феодала боязливо отдернула руку, схватившись за свой мешок. Но сделала она это столь поспешно, что отчищенная до блеска булка обломилась примерно посередине и занырнула в грязь уже без всяких шансов на спасение.

Наследник раскрыл рот, чтобы снова извиниться, но вместо того непонятно как у него вырвалось:

– Неужели не узнаете? Я Титус, наследник Сан-Маринский!

Жена Большого Феодала криво усмехнулась, смерила заросшего бородой Титуса взглядом, которым на рынке разглядывают выставленных на продажу коров или лошадей, и убежденно отрезала:

– Нет, ты просто какой-то проходимец, что, надо признать, и правда немного похож на герцога… Но, поверь, такие трюки тебя не спасут! А ну