Сокол-корабль - Вячеслав Александрович Овсянников

Боярам и дружине отворяет хрустальные,

Слугам, челяди отворяет оловянные.

А двор у Чурилы на семи верстах,

На дворе семь теремов высокиих,

На теремах маковки золоченые.

Тут Чурилин батюшка

Старый Пленка Саро́женин

Повел князя со княгинею в больший терем,

В палаты белокаменные.

Хорошо палаты изукрашены:

На небе солнце и в тереме солнце,

На небе месяц и в тереме месяц,

На небе звезды и в тереме звезды.

Пол-середа одного серебра.

Сажал старый Пленка, Чурилин батюшка

Князя Владимира со княгиней Апраксией

За столы белодубовые,

Несли им слуги яства сахарные и питья медвяные.

Князь со княгинею веселы сидят.

Посмотрел Владимир-князь в окошко косящетое

И увидел, едут из чиста поля

Удалы молодцы, больше тысячи.

Жеребцы под ними латынские,

Узды, повода сорочинские,

Кафтанцы на них камчатные,

Однорядочки-то голуб скурлат,

Сапожки на ножках зелен сафьян,

А и колпачки – золоты верхи.

Добры молодцы плечо в плечо, лицо в лицо,

На конях они соколом сидят,

Будто свечи горят,

Кони у них, как орлы, летят.

Наперед едет купав молодец,

На добром молодце шуба соболья,

Тешится молодец, палицу булатную подбрасывает,

С руки на руку перекидывает.

Испугался тут Владимир-князь:

«Ай же ты, старый Пленка Сароженин!

Идет на нас силушка неверная,

Едут татаровья поганые».

Отвечал ему Пленка, Чурилин батюшка:

«Не пугайся, солнышко Владимир-князь,

То едет сынишко мой,

Премладой Чурилушка Пленкович

Со своей дружинушкой хороброю».

Приехал Чурила на свой широкий двор,

Брал Чурила золоты ключи,

Скоро шел во подвалы глубокие,

Взял золоту казну,

Сорок сороков черных соболей,

Да сорок сороков бурнастых лисиц,

Брал еще камку белохрущатую,

Принес он ко князю Владимиру:

«Уж ты, солнышко Владимир стольнокиевский,

А прими ты малые подарочки!»

В ту пору Владимир-князь возрадовался,

Говорил ему таково слово:

«Много было на Чурилу жалобщиков,

Много было челобитчиков,

Да теперь я с Чурилы суд сниму.

Не подобает тебе, Чуриле, в деревне жить,

Подобает тебе, Чуриле, в Киеве жить,

Мне, князю стольнокиевскому служить!»

Чурила тут не ослушался,

Поехали они в стольный Киев-град.

В Киеве все-то бегут на Чурилу взглянуть,

А где девицы глядят, там заборы трещат,

А молодицы глядят, там оконницы звенят,

А старые старушки костыли грызут,

Все глядючи на младого Чурилушку,

На его ли красоту да поднебесную,

На его на кольца золочёные.

Пошел Чурила Владимиру во стольники,

Во стольники, во чашники.

Заводил Владимир-князь почестный пир.

Ходит молодой Чурила по гриднице,

Расставляет столы дубовые,

На столы ставит чаши золочёные,

Вкруг столов Чурила похаживает,

Желтыми кудерками потряхивает,

Золотыми перстнями побрякивает.

Боярские жены любуются,

На красу Чурилину дивуются.

Молода княгинюшка Апраксия

Рушала лебедь белую,

Глядючись на красоту Чурилину,

Обрезала себе рученьку правую,

Сама говорила таково слово:

«Не дивуйтесь вы, жены боярские,

Что обрезала я руку белую,

Помешался у меня разум во буйной голове,

Помутились у меня очи ясные,

Глядючись на красу Чурилину;

Ему бы, Чуриле, не на этой службе быть, —

А быть бы ему, Чурилушке, во постельниках,

Убирать бы ему в моей спаленке

Кроваточку тесовую,

Постилать периночку пуховую,

Сидеть бы ему у изголовья высокого,

Играть бы в гуселышки яровчаты».

Наедалися на пиру, напивалися,

Все князья и бояре домой разъезжалися.

Поутру рано-ранешенько

Зазвонили к заутрени,

Князья и бояре пошли к церкви Божией;

В ту ночь выпадала пороха снегу белого,

И нашли они свежий след, сами дивуются:

Либо зайка скокал, либо бел горностай.

А иные усмехаются:

«Знать, это не зайка скокал, не бел горностай —

Это шел Чурилушка Пле́нкович

К старому Бермяте Васильевичу,

К его молодой жене Катерине прекрасныя».

Дюк Степанович

Старина тридцать шестая. В Киев ко князю Владимиру приезжает из города Галича богатырь Дюк Степанович. Хвалится Галичем и своим богатством. Состязается с Чурилой в щегольстве.

Из того ли из славного города из Галича,

Из той ли Волыни-земли богатоей

Не ясен сокол вылетывал,

Не белый кречет выпархивал,

Выезжал удалый добрый молодец

Молодой Дюк Степанович боярский сын.

А и конь под ним как бы лютый зверь,

Лютый зверь конь, и бур, космат,

Грива на леву сторону до сырой земли.

На коне попона в три строки строчена,

Первая строка красным золотом,

Другая строка чистым се́ребром,

А третья строка медью казарскою.

И в ту попону пестрядинную

Вплетено еще по камушку по яхонту,

Из-под наряду добра коня не видать.

Сам он, Дюк, на коне, как ясен соко́л,

Кольчуга на нем красна золота,

На тугом луке полосы серебряны,

А рога у лука красна золота,

А тетивочка у лука шелко́вая.

А в колчане у Дюка триста стрел,

Да еще в колчане у Дюка три стрелы,

А и тем стрелам и цены нет.

Колоты они из трость-дерева,

Точены они на двенадцать гран,

Точены-позолочены.

Перены они перьицами сиза орла,

А сиза орла орловича.

Летал орел над синим морем,

Уронил он перьица во сине море,

Ехали гости-корабельщики,

Собирали перья на синем море,

Вывозили перья на святую Русь,

Покупал те перья боярский сын

Молодой Дюк Степанович.

У тех стрелок в ушах поставлено

По тирону камню самоцветному,

А еще у тех стрелок подле ушиков

Перевивано золотом аравицкиим.

В ночи те стрелки, что свечи горят,

На охоте стрелки не потеряются;

Пустит Дюк стрелу в чисто поле —

Где стрела лежит, будто жар горит.

Ездил Дюк из орды в орду,

Везде Дюк бывал, во всех городах, во всех землицах,

Не бывал он