Сокол-корабль - Вячеслав Александрович Овсянников

class="v">Чтобы не запеклось от солнца ее лицо белое.

Заходил Добрынюшка на супротивочку:

«Да ты здравствуй, Дюкова матушка!

Послал меня Владимир-князь стольнокиевский

Именьице Дюково описывать».

Повела Добрыню Дюкова матушка во клеть сапожную,

Не мог Добрыня сапогов пересчитать,

Не то что пересчитать, глазами переглядеть.

Привела во клеть седельную,

Не мог Добрыня седел пересчитать,

Не то что пересчитать, глазами переглядеть.

Привела Добрыню во конюшню стоялую,

Не мог Добрыня жеребцов пересчитать,

Не то что пересчитать, глазами переглядеть.

Привела Добрыню в амбары богатые,

Где товары заморские складены;

Не мог Добрыня товары пересчитать,

Не то что пересчитать, глазами переглядеть.

Привела Добрыню в погреба глубокие,

В погребах бочки полны красна золота,

Не мог Добрыня бочек пересчитать,

Не то что пересчитать, глазами переглядеть,

Бочкам тем числа-сметы нет.

Ай, велики верно у Дюка животы.

Писал тут Добрыня грамоту князю Владимиру:

«Ты славный Владимир-князь стольнокиевский!

Пошли ты из Киева бумаги на шести возах,

Да чернил пошли на трех возах,

Да пошли сюда тридцать переписчиков,

В три года Дюково именьице будет не описать.

Да продай-ка ты, Владимир, стольный Киев-град

На эти на бумаги на гербовые,

Да на чернила-перья продай еще Чернигов-град,

Да и тогда не сможешь Дюковы животы-имение уписывать».

Получил Владимир-князь грамоту Добрынину,

Выпускал Дюка из погреба глубокого.

Говорил Владимир-князь таково слово:

«Молодой ты боярский сын Дюк Степанович!

Оставайся ты во городе Киеве,

Послужи-ка мне, князю, верой-правдою».

Отвечал Дюк князю Владимиру:

«Ай же ты, Владимир-князь стольнокиевский!

Как ведь с утра солнышко не опекло,

Под вечер солнышко не огреет.

На приезде ты молодца не учествовал,

А теперь на уезде не учествовать».

И собрался Дюк Степанович ехать из Киева,

Да тут они с Чурилой прираздорили,

Ударили да о велик заклад,

О велик заклад да о пятьсот рублей —

Щапить-басить да им по три года́,

По стольному городу по Киеву,

На каждый день надевать платья сменные.

Поручились за Чурилушку всем Киевом,

Никто за Дюка не ручается.

Выходил Дюк на царев кабак,

А и брал три бочки зелена вина,

Кричал голосом богатырскиим:

«Ай же вы, голи кабацкие!

Да и пейте вино вы безденежно,

Ручайтесь за Дюка за Степановича».

Поручились за Дюка голи кабацкие.

Шлет Дюк гонца ко своей матушке —

Прислать ему на три года платья сменного.

Стали Дюк с Чурилой щапить-басить,

Прощапили, пробасили они три года,

Пошли в последний день к заутрени.

Снаряжают Чурилушку всем Киевом.

Обувал Чурилушка сапожки зелен сафьян,

Носы шилом, пяты востры,

С носу к пяте яйцо покати,

Под пяту воробышко летит,

Воробышко летит, перепуркивает.

Надевал Чурило шубу кунью,

Во пуговках литы добры молодцы,

Во петельках шиты красны девицы,

Застегивает пуговки вальячные —

Добры молодцы с красными девицами обнимаются.

На голову положил шапоньку соболью,

Ушисту да пушисту, завесисту —

Спереди-то не видно ясных очей,

Сзади не видно шеи белоей.

Пошел Чурило во Божью церковь,

Все Чуриле поклоняются.

А Дюк-то один снаряжается.

Обувал он лапотцы из семи шелков,

Вплетено в лапотцы по камешку по яхонту самоцветному;

Надевал Дюк шубу соболью

Под дорогим под зеленым под знаметом,

А во пуговках-то литы люты звери,

Во петельках-то шиты люты змеи,

Да брал Дюк плеточку шелковую.

Пошел Дюк во Божью церковь,

Подернул плеточкой по пуговкам —

Заревели во пуговках люты звери,

Засвистали по петелькам люты змеи,

Да все тут в церкви приужаснулися,

А тут все во церкви оземь пали,

Оземь пали, а иные обмерли.

Говорит Владимир стольнокиевский:

«Ай же ты, Дюк сын Степанович!

Приуйми-тка ты своих змей-зверей лютыих,

Весь Киев от них приужаснулся.

Перещапил ты Чурилушку Пленковича».

Отстояли они Христову заутреню,

Вышли из Божьей церкви.

Взял Дюк с Чурилы велик заклад в пятьсот рублей,

Купил зелена вина,

Напоил голей кабацких допьяна.

Говорил Дюк Чуриле таково слово:

«Ай же ты, Чурило сухоногое!

Баси ты, Чурило, перед бабами,

Перед бабами да перед девками,

А с нами молодцами ты и в кон нейди».

Говорил Чурило Дюку таково слово:

«Ударим с тобой еще о велик заклад,

О велик заклад, о свою буйну голову —

Скакать на добрых конях через Днепр-реку,

А Днепр-река ровно три версты».

Поручились за Чурилу всем Киевом,

А за Дюка поручиться некому,

Голи кабацкие во хмелю лежат.

Тут натягивал Дюк свой тугой лук,

Пустил стрелку каленую ко Илье Муромцу.

Подхватил стрелку сизый орел в чистом поле,

Принес Илье Муромцу к белу шатру.

Скоро Илья Муромец снаряжается,

Приезжает он в славен Киев-град,

Поручился он за Дюка Степановича.

Выбирал Чурилушка добра коня,

По чисту полю стал разганивать,

Разганивать, разъезживать.

Скочил Чурило за Днепр-реку;

Назад Чурило стал отскакивать,

Упал Чурило посеред реки.

Садился Дюк на добра коня,

Не разганивал, не разъезживал,

Перескочил Дюк через Днепр-реку.

Назад Дюк стал отскакивать,

Схватил Чурилу за желты кудри,

Кинул Чурилу на крут бережок,

Хочет рубить ему буйну голову.

Едет тут к ним по чисту полю

Старый казак Илья Муромец,

На коне сидит как столетний дуб,

На коне сидит, не шатается,

Седая борода по ветру развевается,

Говорит Ильюшенька Дюку с Чурилою:

«Не дело вы, добры молодцы, затеяли,

То не дело богатырское – губить русский русского,

Дело богатырское – Русь защищать.

Помиритеся-ка вы, обнимитеся,

Крестами вы обменяйтеся,

Назовитесь вы братцами назваными».

Чурила и Катерина

Старина тридцать седьмая. Старый боярин Бермята застает Чурилу со своей женой.

Накануне было праздника Христова дни,

Честного Благовещенья,

Выпадала порошица, снег молодой,