Сокол-корабль - Вячеслав Александрович Овсянников

«Гой еси, Скопин сын Михайлович!

Уж ты выкушай чару зелена вина,

Поздравить надо нам любима крестника».

Говорит Скопин сын Михайлович:

«Уж ты гой еси, солнышко Владимир-князь!

Выпить мне эту чару – живому не быть,

А не выпить чару – виноватым быть».

И говорит Скопин богатырям русскиим:

«Уж вы братцы мои крестовые,

Русские могучие богатыри!

Как выпью я чару зелена вина,

Посадите меня вы на добра коня,

Спроводите меня к родной моей матушке».

Глядят, смотрят все русские богатыри:

Посреди чары пламя мечет,

По бокам чары искры сыплются.

Понадеялся Скопин на могуту-силу,

На свою удачу богатырскую,

Пьет ту чару за единый дух.

Скоро тут сидит Скопин не по-старому,

Не по-старому Скопин сидит, не по-прежнему,

Повесил он свою буйну голову.

Говорит он дочери Малютине:

«Уж ты гой еси, кума ты моя крестовая!

Опоила ты меня зельем лютыим.

Ты злодейка-кума, змея лютая,

Змея лютая, дочь Малютина».

Вскочил он, Михайло, со скамьи дубовоей,

Вышел он на широкий двор,

Добрый конь его стоит обузданный,

Обузданный конь, оседланный.

Вышли с ним богатыри русские, братцы крестовые,

Илья Муромец с Добрыней Никитичем,

Посадили Михайлу на добра коня,

Проводили его к родной матушке.

Едет Михайло Скопин да не по-старому,

Не по-старому едет, не по-прежнему,

Доезжает до своего высока терема;

Увидала его матушка родимая:

«Едет чадо мое милое не по-старому,

Едва он, видно, на коне сидит».

Металась она вон на улицу,

Снимала его со добра коня,

Стала Михайлу выспрашивать:

«Уж ты гой еси, чадо мое любимое!

Что же ты приехал не по-старому?

Или пир тебе не по уму был, не по разуму?

Я тебе, чадо, наказывала

Не ездить ко князю Владимиру,

А ты меня не послушался».

Говорит ей Скопин таково слово:

«Гой еси, матушка моя родимая!

Поди за попами да причетниками,

Надо мне скорее нынче покаяться!»

Скоро привели попов, причетников,

Покаялся Скопин сын Михайлович.

Повалили его на лавку на брусчатую

Под иконы святые.

Немного прошло поры-времени,

Преставился Скопин сын Михайлович,

Сделали ему гроб, вечный дом,

Верх обтянули камкой хру́щатой,

Хоронили Скопина сына Михайловича,

В буйну голову клали меч-кладенец,

Во праву руку саблю вострую,

А во леву руку клали тугой лук,

А во резвы ноги копьецо бурзамецкое.

Погребли, похоронили добра молодца.

Брала мати книжечку волхо́вную,

Посмотрела она книгу волхо́вную,

Надевала на себя шубу кунью,

Отправлялась ко солнышку Владимиру.

Говорит она солнышку Владимиру:

«Уж ты гой еси, солнышко Владимир-князь!

Не на пир зовешь ты, не за честный стол,

Зовешь ты нынче богатырей губить-опаивать,

Опоил ты зельем лютым мое чадо милое,

Как того ли Скопина сына Михайловича».

Сорок калик со каликою

Старина сорок первая. Сорок калик по пути в Иерусалим заходят в Киев. Княгиня прельщается красотой атамана калик Касьяна Михайловича.

А из пустыни было Ефимьевы,

Из монастыря из Боголюбова,

Начинали калики наряжатися

Ко святому граду Иеруса́лиму,

Сорок калик со каликою.

Становились во единый круг,

Они думали думушку единую,

А единую думушку крепкую;

Выбирали большего атамана

Молоды Касьяна сына Михайлыча.

А и молодой Касьян сын Михайлович

Кладет заповедь великую

На всех тех дородных молодцев:

«А идти нам, братцы, дорога не ближняя —

Идти будет ко городу Иеруса́лиму,

Святой святыни помолитися,

Господню гробу приложитися,

Во Иордан-реке искупатися,

Нетленною ризой утеретися,

Идти селами и деревнями,

Городами теми с пригородками.

А в том-то ведь заповедь положена:

Кто украдет или кто солжет,

Али кто пустится на женский блуд,

Не скажет большему атаману,

Атаман про то проведает, —

Едина оставить во чистом поле

И окопать по плеча во сыру землю».

И в том-то ведь заповедь подписана,

Белыя рученьки исприложены:

Атаман Касьян сын Михайлович,

Податаманья – брат его родной

Молодой Михайло Михайлович.

Пошли калики в Иерусалим-град.

А идут неделю уже споряду,

Идут уже время немалое,

Подходят уже они под Киев-град,

Сверх той реки Че́реги,

А и вышли они из ра́менья,

Навстречу им Владимир-князь:

Ездит он за охотою,

Стреляет гусей, белых лебедей,

Перелетных малых уточек,

Лисиц, зайцев всех поганивает.

Завидели его калики перехожия,

Становилися во единой круг,

Клюки-посохи в землю потыкали,

А и сумочки исповесили,

Скричат калики зычным голосом, —

Дрогнет матушка сыра земля,

С дерев вершины попадали,

Под князем конь окарачился,

А богатыри с коней попадали.

Поклонились калики удалы молодцы

Великому князю Владимиру,

Просят у него святую милостыню,

А и чем бы молодцам душу спасти.

Отвечает им ласковый Владимир-князь:

«Гой вы еси, калики перехожия!

Хлебы с нами заво́зныя,

А и денег со мною не имеется,

А и езжу я, князь, за охотою,

За зайцами и за лисицами,

За соболями и куницами,

И стреляю гусей, белых лебедей,

Перелетных малых уточек.

Изволите вы идти во Киев-град

Ко душе княгине Апраксие;

Напоит-накормит вас, добрых молодцев,

Наделит вам в дорогу злата-серебра».

Недолго калики думу думали,

Пошли ко городу ко Киеву.

А и будут в городе Киеве,

Середи двора княженецкого,

Клюки-посохи в землю потыкали,

А и сумочки исподвесили,

Подсумочья рыта бархата,

Скричат калики зычным голосом, —

С теремов верхи повалилися,

А с горниц охлупья попадали,

В погребах питья сколыбалися.

Становились во единой круг,

Просят святую милостыню

У молодой княгини Апраксии.

Молода княгиня испужалася,

А и больно она передрогнула,

Посылает стольников и чашников

Звать калик во светлу гридню.

Пришли тут стольники и чашники,

Бьют челом,