Звезда паладина, или Седьмой крестовый поход - Сергей Евгеньевич Вишняков

Но Роберт любил свою жену, а после нее хорошую схватку на мечах и совершенно не замечал пожирающих его огромных глаз кипрской королевы. Поэтому Стефания хотела уязвить Роберта, чтобы он хоть так обратил на нее свое внимание.

– Здесь нет сарацин, граф. Не все люди, исповедующие ислам – плохие. Видимо, вам всюду видятся сарацины, вам бы направить свой воинственный пыл в правильное русло!

– Вы имеете в виду Палестину, ваше величество? Если бы все зависело только от меня – я уже сегодня отплыл бы в Святую землю, несмотря ни на какие шторма, нехватку людей и все такое.

– Вот, Роберт, этот синий флакончик, понюхай, мне кажется, я таю, когда вдыхаю этот аромат! – с придыханием произнесла Матильда.

– Таешь? Здесь просто жарко, любовь моя! Ну, запах приятный, согласен, но сколько просит за это «таянье» Ахмет?

– Он пока не назвал цену.

– А, понимаю! Увидит, что тебе понравилось и назначит цену самую большую!

– Мне кажется, это аромат не имеет цены!

– Все имеет цену, Матильда.

– А вот вы, шевалье д'Атталь, кажется? Что вы скажете? Я слышала, в Тулузе знают толк в ароматах, – сказала графиня.

Роберт д'Артуа резко повернулся.

– Вы из Тулузы, шевалье?

– Из графства Руэрг, оно принадлежит графу Раймонду Тулузскому.

– Катар?

– Что, простите, ваше высочество?

– Вы катар?

– Нет, почему вы так думаете? Я такой же честный христианин, как и все здесь присутствующие! – громко произнес Бертран, и голос его задрожал от волнения. – Почему все жители южных земель для парижан – еретики?

– А разве нет? – рассмеялся Роберт и посмотрел на Маргариту Прованскую. – Провансальцы вне моих подозрений, моя королева.

– Я не катар, ваше высочество! – продолжал оскорбленный Бертран, сам удивляясь своему возмущению перед коронованными особами. – Моя семья достаточно пострадала из-за таких подозрений. Мой дом был наполовину разрушен, когда меня еще и на свете не было. Именно из-за подозрений в отношении моего деда. Все в роду Атталей всегда были честными католиками, не замаранными ни в какой ереси.

– Если бы незамаранными, дом бы не пострадал, – философски заметил граф.

– Вы граф и брат короля, вы вольны думать и говорить, что вам вздумается, а я простой шевалье, я даже еще не посвящен в рыцари. Конечно, меня можно оскорблять, тем более, когда вокруг столько прекрасных дам. Но я решительно заявляю вам, ваше высочество, свой протест вашим словам!

В комнате повисло молчание. Готье де Брандикур раскрыл от всего услышанного рот. Обе королевы переглядывались, не зная, как лучше поступить в такой щекотливой ситуации. Матильда Брабантская, схватила мужа за рукав, зная его нрав. Роберт д'Артуа побледнел от злости, резким движением освободил руку из ладоней жены и вплотную подошел к Бертрану.

– Я вижу, вы негодуете, юноша. Я задел вас за живое. Такую ситуацию нельзя разрешить. Ни я не могу простить вам ваших весьма непрозрачных слов о вызове на дуэль, ни вы, вместе с памятью вашего деда, не позволите остаться обесчещенными, тем более на виду у королев. Однако между нами не может быть настоящего поединка. Но почти настоящий – может быть. Пусть нас рассудит Бог. Идемте во двор, шевалье, там я каждый день тренируюсь со своими людьми. Мы сразимся затупленным оружием, и, если победите вы – я, клянусь, принесу свои извинения, если победа будет за мной – лучше вам более не показываться в Никосии.

Бертран, то краснея, то бледнея, молча выслушал королевского брата и, не говоря ни слова, поклонился королевам и графине и покинул комнату вслед за Робертом д'Артуа.

Во дворе замка, имевшем квадратную форму, несколько французских и кипрских рыцарей вели неспешную беседу. Но при появлении Роберта д'Артуа все быстро изменилось. Из помещений вокруг двора вышли рыцари и слуга графа, а также слуги кипрского короля. Все они были осведомлены, что граф д'Артуа любит тренироваться в любой час дня. Однако никто не ожидал, что будет происходить настоящий поединок. Граф крикнул своим людям, и они принесли два затупленных меча.

Бертран остановился неподалеку от своего противника и принял из рук оруженосца графа меч. Он задумался – как, в сущности, непредсказуема бывает судьба. Утром он еще не знал, будет ли представлен королеве или Брандикур его обманул, а спустя пару часов он уже стоит напротив брата короля Франции, чтобы защитить честь своего рода.

Роберт д'Артуа скинул верхнюю одежду. Оставшись в одной белой рубахе и штанах, чтобы одежда не сковывала его движения. Он предложил Бертрану немного размяться, чтобы движения в поединке были более ловкими. Пока Роберт разминался, Бертран огляделся. Вот в галерее третьего этажа показались две королевы и жена графа, тихо переговариваясь, они пристально смотрели на дуэлянтов. Бертран бросил взгляд на королеву. Как она прекрасна, возвышаясь над серыми валунами замковых стен! Прекрасна, как и Катрин! Этой королеве он бы служил всю жизнь! Бертран потрогал пальцами лезвие меча – действительно не заточено. Голубое небо с редкими белыми облаками было тихим и даже каким-то торжественным. Бертрану подумалось, что сейчас наступил такой день, когда нельзя и умереть, но и жить, как прежде, после этого тоже не получится.

Вдруг в галерее над стеной впереди Бертрана появился сам король Людовик в сопровождении тамплиеров – Гийома де Соннака и Рено де Вишье и еще нескольких рыцарей, среди которых Бертрану показалось, что он узнал Генриха де Сов.

Со стороны караульни, из соседней двери с ней, появился коннетабль Эмбер де Божё со своим племянником.

– Вот черт! – воскликнул де Божё-младший. – Я думал, что буду тренироваться сегодня с графом, а тут ты, Бертран! Как это ты успеваешь?!

– Этот шевалье не просто мой напарник в тренировке, – сказал Роберт д'Артуа. – Он мой противник в бою.

– Проклятье! – удивился сеньор де Монпансье. – Ты, Бертран, опять умудрился вляпаться в какую-то историю!

Бертран ничего не ответил племяннику коннетабля. Он тихо улыбнулся, еще раз смотря на всех, кто вольно или невольно пришел смотреть на поединок. Сегодня нельзя проиграть. Король, королева и другие знатные сеньоры и дамы здесь. Никому неизвестный бедный шевалье из Руэрга, находясь в таком блестящем обществе, должен умереть, но не посрамить честь своей фамилии.

– Господа! – громко провозгласил Роберт д'Артуа, вытирая капли пота на шее, выступившие после тренировки. – Дамы! Мой король! Все вы свидетели! Сейчас произойдет поединок чести. Это не тренировочный бой, но и настоящей дуэлью его назвать нельзя. Мой противник – шевалье д'Атталь, который даже еще и не посвящен в рыцари, но который считает, что мои слова его оскорбили. Он защищает честь своего рода. Я назвал юношу катаром в присутствии моей жены и двух