Король Людовик Святой - Сергей Евгеньевич Вишняков

Дамаском начать войну. Мол, начинай, эмир, я с большой армией подойду попозже. Один Бог знает, вдруг война между Дамаском и Каиром сподвигнет христиан здесь, на Востоке, и там, в Европе, начать новый крестовый поход? Во всяком случае, упускать такой шанс вернуть Иерусалим нельзя!

Но есть и другая сторона. Вдруг войско Ан Насира Юсуфа не сможет одолеть мамлюков и будет разгромлено? Понятно, что Иерусалим он не передаст христианам, так как им владеют египетские султаны. В этом случае для Людовика ничего не меняется, разве что самый ближайший враг становится слабее. Нет-нет, все иначе, все сложнее, чем кажется. Союз с Дамаском скрыть от мамлюков не удастся, тем более если послать с войском эмира даже маленький отряд. А у султана Айбака и Шаджар ад-Дурр есть серьезные аргументы, чтобы сразу вывести французского короля из войны. Мамлюки удерживают пленных крестоносцев, эти несчастные сразу же станут первыми жертвами союза Людовика с Ан Насиром Юсуфом. Нельзя рисковать тысячами жизней христиан ради призрачной возможности получить Иерусалим даром. Господь на небесах это точно не одобрит!

Людовика осенило! Дрожа, он упал на колени перед распятием, благодаря Христа, что он навел его на правильную мысль.

Надо самому отправить посла к мамлюкам и пригрозить им, что если пленных не отдадут без выкупа, то король Франции заключит союз с Дамаском! Мамлюки уже наверняка знают, как зол на них Ан Насир Юсуф и как жаждет сам стать султаном Египта, они будут бояться его союза с Людовиком, ведь можно наплести, что новая армия крестоносцев уже собирается во Франции и обязательно нападет, если не выполнить условие короля.

Однако при этом важно и поддерживать видимость союза с Дамаском, чтобы эмир раньше времени не обнаружил двойную игру французского короля. Людовик решил воспользоваться знанием арабского языка доминиканца Ива ле Бретона, живущего в Акре. Он всего лишь монах, посвящать в детали собственного плана не нужно. Ив ле Бретон должен будет убедить эмира Ан Насира Юсуфа, что король согласен на союз с эмиром и начинает собираться с силами. Но Ан Насир Юсуф не глуп. Монах, понимающий по-арабски, никак не тянет на человека, уполномоченного вести политические и военные переговоры. Чтобы придать пустым словам Ива ле Бретона веса, Людовик приказал ехать вместе с ним недавно поступившему на службу Жану Армянину – воину из Киликийской Армении, очень деловитому, хитрому, любящему деньги и при этом весьма бережливому. Жан де Жуанвиль и Жиль ле Бретон рекомендовали Людовику назначить Жана Армянина начальником вооружения, что и было сделано. Теперь он должен был сопровождать Ива ле Бретона в его миссии в Дамаск, имея собственную задачу – покупать в большом количестве рога и клей для производства арбалетов. Пусть эмиру доложат, что Людовик Французский действительно собирается воевать, и королевский оружейник в Дамаске будет как раз лицом, подтверждающим слова Ива ле Бретона.

Тем временем рыцарь Жан де Валансьен отправится в Египет, чтобы предупредить Шаджар ад-Дурр и ее всесильного мужа мамлюка Айбака, что король Франции вступит в союз с эмиром Ан Насиром Юсуфом, законным претендентом на трон Айюбидов, из Европы придет помощь, которая уже (якобы!) собирается в Южной Франции и Италии, и тогда мамлюкам придется плохо. Чтобы этого не произошло, король требует отказаться от выплаты оставшихся двухсот тысяч ливров; освободить всех христиан, взятых в плен, как во время войны в Египте, так и ранее, в других войнах; вернуть всех мальчиков-пленников, похищенных у родителей-христиан, проданных в рабство и насильно обращенных в мусульманскую веру; для христианского погребения вернуть головы рыцарей, выставленные на каирских стенах.

Последние пункты король решил внести, чтобы придать эффекта исключительной уверенности в своих силах перед Айбаком. Шанс, данный судьбой, надо разыгрывать по-крупному. Одни лишь двести тысяч ливров выглядят не по-королевски, слишком мелочно. Грозный король с Запада, утверждающий, что его силы не иссякли и он вновь готов на вторжение, да еще в союзе с Дамаском, должен требовать все, что только возможно.

Глава тринадцатая. Возвращение пленников

В октябре 1250 года дозорные в Акре завидели корабли. Среди них они узнали по парусам судно, на котором пару месяцев назад уплыл в Египет королевский посол Жан де Валансьен. А возвращалось оно не одно, а с другими кораблями. Сразу же дали знать королю. Акра загудела. Людовик, оседлав коня, не дожидаясь рыцарей свиты, помчался в порт, стараясь унять радостно бьющееся сердце. Порт быстро заполнялся народом.

Жан де Валансьен сошел с корабля, гордо подняв голову, как победитель в долгой дипломатической борьбе. За ним спустился по трапу на землю Акры после шести лет заточения магистр госпитальеров Гийом де Шатонёф, а с ним и другие рыцари. Здесь были: двадцать пять госпитальеров, пятнадцать тамплиеров, десять тевтонцев, сто других рыцарей и шестьсот простых воинов. Изможденные, больные, но живые, выходили из трюмов кораблей несчастные пленники.

Бертран д'Атталь, в числе прочих сошедший с кораблей, сел в порту на бочку, не замечая, что люди вокруг указывают на его изодранные, грязные обноски, на руку без кисти. Отрезанное ухо никто не видел – длинные волосы с седыми прожилками полностью закрывали шею, спутанная, со слипшимися клоками борода торчала во все стороны. Атталь с наслаждением слушал шум порта, европейский говор, щурясь, смотрел на стены города и замок тамплиеров. Он готов был ночевать прямо здесь – ко всем лишениям и неудобствам в тюрьме он привык, – лишь бы слушать звуки, напоминающие родину.

В каирской тюрьме, в отличие от Мансуры, его уже не пытали, не заставляли отречься, не морили голодом. Обещанные двести тысяч ливров заставляли сарацин сдерживаться по отношению к пленным. Их держали большими группами в разных тюрьмах, кое-как кормили, но не помогали, если кто-то заболел. Бывшие крестоносцы умирали от ран, последствий голода, сходили с ума и сами просили выпустить на свободу в обмен на отречение от христианской веры. Пленным сарацины назло не говорили о том, что король обещал их выкупить, сея отчаяние и безнадежность, погубившую многих. Атталь жил на одном призрачном волоске веры в чудо, держась за грязную тряпочку – платок, подаренный Катрин, и веря, что вернется к ней, подчас забывая, что она замужем. Он просыпался каждый раз от крика муэдзина, поднимал голову и видел в окне, как где-то далеко над всеми домами возвышается верхушка огромной пирамиды, и каждый раз вспоминал Филиппа де Нантея, который так же, сидя в каирской тюрьме, видел ее. Разговоры пленных христиан о страшном разгроме их армии наводили Атталя на мысль – а