«Дочь Ивана Грозного» - Ирина Семеновна Левит

дело, – отмахнулся Гаврилин. – Этим замкам сто лет в обед, с ними, конечно, можно подробно поразбираться, но это если уж совсем будет пусто. Но и тогда наверняка ничего путного не получим. В любом случае намеков на отмычки я не заметил.

Вера согласно кивнула. Дверь и впрямь не имела особого значения. Даже если обнаружится, что кто-то ее открыл, а затем закрыл, то это все равно ничего не даст: преступник явно работал в перчатках, да и сама Стрекалова могла потом все затереть. Главным, конечно, был не вопрос двери, а вопрос: зачем понадобилось кому-то травить в общем-то старую женщину? А поняв «зачем», можно было выяснять «кому». На поверхности лежал материальный интерес, чей размер зависел от одного: знал ли кто-то про авторские отчисления от постановок тайно написанных Стрекаловой пьес.

– Но одно могу тебе, Верунчик, сообщить прямо сейчас, – раздался голос Гаврилина. – Я любопытную вещицу обнаружил в ящике тумбочки, где дамочка хранила свои лекарства. Дамочка молодец, у нее все было сложено в пластмассовой коробочке. Так вот там я обнаружил два светлых волоска, которые, похоже, туда с головушки упали. Коробочка прозрачная, волоски совсем незаметны, но у меня глаз – алмаз.

– У Стрекаловой светлые волосы, – без энтузиазма отреагировала Вера.

– У Стрекаловой они седые, – поправил Паша. – А тут – блондинистые. Правда, пока не скажу: натуральные или крашеные. Интересно: кто в ее окружении блондин? Может, позвонишь, спросишь?

– Ты сначала проверь все другие следы. Потому что волосы могли попасть в коробку путем переноса.

– Ну да, один факт может быть случайностью, – согласился Гаврилин и спросил: – Ну что, едем?

– Ты езжай, – кивнула Вера, – а я пройдусь, тут все-таки недалеко. Подышу воздухом, подумаю…

– Ну-ну, – хмыкнул Гаврилин. – Прогуляйся, подумай на свежем воздухе, а я уж буду думать в кабинете со своими приборами. Мне без них думать – только фантазировать.

Машина уехала, а Вера малость поозиралась и двинулась вглубь двора, где размещалась небольшая детская площадка. Села на раскрашенную разными цветами скамейку и подумала: вот ведь золотая осень, чудесная погода, еще тепло, завтра суббота, для многих выходной день, когда можно просто отправиться погулять в парк, а она будет работать, разбираясь со смертями, причем выбрала себе все это сама. Вера пошерудила ногой желтую опавшую листву, вдохнула густой, слегка терпкий воздух, набрала номер Морковина и спросила:

– Ну как дела?

– Вера Ивановна, не подгоняйте, как только, так сразу. Мне, между прочим, только недавно доставили из вещдоков компьютер и телефон Хвостова, хотя обещали утром.

– Я не подгоняю, – отринула подозрения Вера. – Я тебя хочу попросить: отложи пока эти дела в сторону и попытайся пробить несколько персонажей, я тебе скину их данные.

– А это кто? – заинтересовался Тимур.

– Пасынок Стрекаловой, его сын с женой, домработница и еще сантехник из местного ЖЭУ. Правда, фамилия сантехника неизвестна, но вряд ли сантехников в ЖЭУ целая рота, он где-то в самом начале августа приходил к Стрекаловой батареи проверять. Правда, батареи вроде бы проверяют, кода отопление включают, но вообще-то я в этом ни черта не смыслю.

– Я тоже, – сказал Тимур. – Но остальное попробую.

Вера еще минут пять посидела на лавочке, медленно двинулась через двор, и тут раздался телефонный звонок. Номер был неизвестный.

– Слушаю вас, – «служебным» голосом откликнулась следователь Грознова.

– Вера Ивановна! Это Дудник. Из театра.

– Слушаю вас, Михаил Семенович, – уже «нормальным» голосом отреагировала Вера.

– Нам очень нужно с вами встретиться. – В трубке раздался тяжкий вздох. – Есть важная информация. Мы готовы к вам подъехать.

– А вы в театре?

– Ну конечно! – произнес директор таким тоном, словно никаких иных мест в его жизни просто не существовало.

– Я недалеко от театра, зайду к вам сама.

И только отключившись, Вера подумала: что значит «мы»? Там вся труппа что ли собралась?

Глава 24

За вечерним чаем они приняли решение.

– Все-таки Верочке надо это знать… – неуверенно сказала Фаина Григорьевна.

– Но сначала мы должны поговорить с Мишей! – уверенно заявила Марта Мстиславовна.

– Ну да… это может оказаться совершеннейшей ерундой… – предположила Панюшкина.

– Запросто, – согласилась Ружецкая.

– Значит, завтра?

– Да, нечего откладывать.

Они планировали явиться к директору с утра, но все затянулось до второй половины дня, когда после всех своих деловых разъездов Дудник наконец появился в театре.

В приемной сидела Анна Петровна и что-то шлепала на компьютере. Взглянула на Ружецкую и Панюшкину поверх очков, произнесла с явными нотками осуждения:

– Разрешили захоронить Лепешкина. Конечно, театр все берет на себя, Михал Семеныч все-таки благородный человек. Вот оформляю всякие бумаги, подхороним к матери Кирилла Андреевича. Но я нашла его единственную родственницу, то ли двоюродную, то ли троюродную сестру, созвонилась с ней, сообщила… Она что-то там изобразила печальное, правда, довольно бездарно. Ей, совершенно очевидно, все равно. На похороны, разумеется, она не приедет, но ведь даже не спросила: нужно ли какое-то участие. А на наследство явно будет претендовать. Хотя… – секретарша издала вздох, – с другой стороны, чего ждать-то? Они, может, и не общались вовсе. Кирилл Андреевич дожил до тридцати пяти лет, а ни семьи, ни детей…

Ружецкая с Панюшкиной согласно покивали. Печально, когда кроме чужих людей в последний путь проводить некому. Хотя еще печальнее, когда в последний путь приходится отправляться по причине злодейства.

– Вы к Михал Семенычу? – переключилась секретарша.

– К нему, – подтвердила Марта Мстиславовна.

– Сейчас спрошу, не занят ли. – Анна Петровна взяла трубку внутреннего телефона и сообщила: – Здесь Ружецкая с Панюшкиной, к вам хотят. – После чего махнула рукой в сторону двери, дескать, заходите.

Дудник сидел за столом и читал какие-то бумаги. Вскинул голову, сдвинул на лоб очки, бросил по-свойски:

– Привет, дамочки. Чего пожаловали?

– Мы, Миша, к тебе с серьезным разговором, – сказала Марта Мстиславовна, обогнула стоящее чуть сбоку «вольтеровское» кресло, где обычно утопал главный режиссер, опустилась на стул у приставного столика. Фаина Григорьевна заняла место напротив.

– Если вы о похоронах и всяких родственниках, – вспомнил директор, с чем несколько дней назад дамочки к нему приходили, – то нашли…

– Мы не о родственниках, а лично о тебе, – не дала договорить Марта Мстиславовна.

– Обо мне?! – удивился Дудник.

– Именно, Миша, – произнесла Ружецкая таким тоном, что директор даже слегка отпрянул, аж очки на лбу подпрыгнули.

– Ну давай, говори обо мне серьезно. – Дудник стянул с этого самого лба очки и аккуратно положил их на стол.

– Миша, когда мы к тебе несколько дней назад заходили, Анны Петровны в приемной не было, зато твоя дверь, – Марта Мстиславовна кивнула на массивную, обычно заглушающую все звуки дверь, – была приоткрыта. И мы с Фаней…