Наследник богов - Нира Страусс

Может, ради пущей недосягаемости? Баби явно не жалует гостей, все здесь буквально кричит об этом. Особенно сейчас. Перед богом-бабуином, следя за каждым его движением, стоял Хапи со скрещенными на груди руками, в одной из которых он удерживал за «поводок» все еще связанного самца-вожака. Баби, хмуря лоб, привалился спиной к стене, к его ногам беспокойно жалась обезьяна с белесой шкурой. Геб знал, что это главная самка, подруга самца, с которым он сражался на тропе и которого они с позором приволокли сюда. Геб не жалел об этом ни на миг. Иначе им пришлось бы часами, а то и днями искать Найлу по сотням пещер, гротов и берлог этой горы.

Случайная реплика Хапи привела его тогда в чувство, помогла собраться с мыслями и вспомнить, зачем они здесь и что значат эти звери для Баби. Особенно вожаки. А потом, подтащив надежно связанного самца поближе и заглянув ему в зрачки, Геб удостоверился, что в черной бездне действительно мерцает хеху. Вот тогда, зная, что мохнатая зверюга наделена безграничной мудростью, Геб в самых любезных выражениях попросил проводить их к хранителю.

Ну, и приставленный к горлу пленника хопеш не последнюю роль сыграл, что уж там.

Геб остановился перед Баби и пристально посмотрел ему в глаза, ничего хорошего там увидеть не ожидая. Звероподобный невоздержанный бог в любой момент способен выкинуть что-нибудь непотребное. С первого взгляда понятно, что он потворствует своему самому необузданному, дикому «я», уподобившись зверям, с которыми живет бок о бок. И не только обличьем.

– Ты собирался прикончить смертную, несмотря на наше предупреждение, что она жрица, – проговорил он негромко. Голос повышать не хотелось, чтобы Найла вместо необходимого ей отдыха и восстановления сил не впитывала дурную энергию. – Уже за одно это Ра должен осудить и покарать тебя.

Баби отвел взгляд – без единого, впрочем, проблеска раскаяния или стыда.

– Добыча, – хрюкнул он.

Геб переглянулся с Хапи, который, очевидно, подумал о том же, о чем и он.

– Фигасе! То есть успешница попыталась объяснить тебе, что у нас тут творится, а ты все равно решил полакомиться ею на ужин?

Геб изо всех сил пытался избавиться от ненавистных, отравляющих кровь ощущений – от паники, которая овладела им при виде Найлы, висящей в одном ряду с трупами, и кинжала, упиравшегося ей в живот.

Найла смертная. Как только погибнет ее тело, душа отправится прямиком в Дуат, и тогда он не сможет сделать ничего, только отворить перед ней врата и, как он втайне от нее поклялся, проследить, чтобы ее сердце правильно взвесили на Весах Справедливости. Но когда он в этом клялся, смерть Найлы представлялась чем-то обыденным, само собой разумеющимся. Такова человеческая природа. Люди рождаются, растут и умирают. А кому-то даже этого не достается, и они покидают землю смертных, еще не успев вкусить жизни.

Но теперь при мысли о том, что Найлы в любой момент может не стать… Что ее душа отлетит в такие дали, куда не попасть даже ему…

Геб как можно незаметнее оглянулся через плечо туда, где лежала Найла – рядом с руинами стены, которую он сам и обрушил в отчаянном стремлении пробиться к ней. Ее загораживали Нехбет, Умай и Мере, но потом девочка подвинулась – и Геб разглядел на лице Найлы улыбку. Теперь он знал ее достаточно, чтобы не обманываться: улыбку она вымучивает через силу. Ради Мере. Чтобы девочка не пугалась.

Невероятно. Найла Бек – это что-то невероятное.

И ее только что чуть не уничтожили.

– Она сказала тебе чистую правду. – Он развернулся обратно к Баби, который по-прежнему разглядывал пол, словно ему было невыносимо видеть стоящих перед ним.

Может, и так. Он столько веков общался исключительно с животными, а тут сразу три бога словно гром среди ясного неба. Ошалеешь тут. Геб попробовал посмотреть на все с этой точки зрения, поставить себя на место Баби и успокоиться, чтобы выговорить хоть слово без желания придушить его. За прекрасные губы Найлы, разбитые кем-то из этих косматых. А уж за покрасневшую от крови блузку и опухшую ногу…

Хапи ухватил его за плечо. Когда Геб вопросительно повел подбородком, друг без слов указал на пол, где вновь подпрыгивал и трясся в пыли мелкий щебень.

К тому моменту, как Геб взял себя в руки, глаза у Баби приоткрылись чуть шире.

– Лекарство, – пролопотал он, погладив самку по голове.

Та, видимо, с полуслова поняла, что хотел сказать хозяин, и, не переставая с опаской посматривать на богов, направилась к выходу. Изначальному, а не тому, который без спроса проделал Геб.

– Далеко пусть не уходит, – обронил Хапи небрежно. – Она нам еще понадобится.

Они поведали ему о происходящем между Ра и Сехмет, не забыв про вторжение в убежище Мина, закончившееся стихийным бедствием. Но лишь упоминание об участии ушебти заставило Баби перемениться в лице и помрачнеть. Геба это не удивило. Баби связан с загробным миром, для него важно все, что имеет отношение к погребальным обрядам. А выкрасть ушебти из гробниц, оскверняя души усопших, и использовать в таком черном деле – кошмарный поступок даже по меркам того, кто питается потрохами.

И спит на них.

– Мере! – позвал девочку Геб, рассудив, что Баби не представляет угрозы. Хотя бы в ближайшие минуты. – Не могла бы ты подойти?

Прежде чем приблизиться, Мере что-то сказала вполголоса своей жрице, чего та, судя по ее виду, совершенно не одобрила. О причинах недовольства Геб догадался пару секунд спустя, увидев, что девочка идет к ним одна, а старушка остается с Найлой. Беззаветная преданность Умай своей подопечной вызывала восхищение.

Баби с первого же взгляда на Мере уверился, что перед ним подлинная ур-мау. Маленькая, тоненькая и вредная, но все-таки не кто иная, как ур-мау.

– Ты должен передать вверенную тебе пару принцу богов, – ясным голосом возвестила девочка. – Он всемогущ и доставит их в целости и сохранности в безопасное место.

После минутного раздумья Баби проворчал:

– Куда.

Короткие косички Мере мотнулись туда-сюда – девочка покачала головой.

– Сожалею, но этого я раскрыть не могу. Ни тебе, никому, пока не наступит урочный час.

То же самое, слово в слово, она сказала им тогда на кораблике Муси, а это значит, что малышка затвердила уроки ур-мау назубок. Насупленный Баби глядел все так же угрюмо, и Геб заподозрил, что он просто не знает других настроений.

– Обряд, – буркнул бог-бабуин, опровергая предположение Геба: глубочайшая ненависть в голосе уступила горькой, почти мучительной покорности.

Хотя, может, это Геб сам выискивает какие-то тонкие чувства в грубом ответе. Хапи незаметно подтолкнул его локтем.

– Как думаешь, если бы я торчал как прибитый у себя в гемиспеосе, тоже бы сейчас только по-лягушачьи квакал?

Геб с усилием вздохнул и посмотрел на Баби.

– Да, мы должны провести обряд, чтобы передать мне хеху, и как можно скорее. – Несколько секунд он колебался, но все-таки добавил, проклиная себя в душе: – Пожалуйста.

Где бы уже наконец набраться злости, чтобы перестать любезничать?

* * *

Найла почувствовала себя лучше, выпив из рук Умай какую-то редкостную гадость, от которой ее и вправду чуть не стошнило. Стошнило бы непременно, если бы старушка не сделала что-то непонятное с ее горлом, нажав на какую-то одним уабам ведомую точку и помимо воли заставив сглотнуть. И как только гадость проникла в желудок, тошнота пропала как по волшебству.

По всей коже разлилось блаженное тепло, как будто ее гладили мягкие руки. Все тело, до самых кончиков многострадальных пальцев на ногах, черных от грязи, будто вздыхало с облегчением. Наверняка в этой микстуре не обошлось без какого-нибудь магического ингредиента, не каждому доступного. Даже самое лучшее болеутоляющее на такое не способно.

К тому моменту, как Мере удалилась к позвавшему ее Гебу, плечо уже перестало кровоточить и лодыжку больше не дергало так, словно там билось второе сердце. Найла опустила голову на пол – отчасти потому, что держать ее на весу не было сил, а отчасти потому, что взгляд как магнитом тянуло туда, куда не следовало. Хотя отворачиваться уже не поможет: эту виселицу она все равно не забудет до конца дней своих.

– Не засыпай, – произнес