Наследник богов - Нира Страусс

судя по всему возмущенно, а потом заверещал на ультразвуке во всю мощь своих легких. Найла мгновенно оглохла на повернутое к нему ухо и, сжав в кулак здоровую руку, в отместку врезала наугад себе за голову. Угодив во что-то шерстистое, она с удовлетворением услышала жалобный всхрап, означавший, что удар был не напрасным.

Эх, ей бы сейчас хопеш…

– Найла! – пробился сквозь вопли бабуинов голос Геба.

Набрав побольше воздуха, она крикнула:

– Здесь! Я здесь!

Волосы отпустили, но в челюсть тут же прилетел красноватый кулак. Губы распластались по зубам, языку стало солоно от крови. Из глаз сами собой брызнули слезы – зверюга своего добилась, теперь слова ни выговорить от боли.

Схвативший ее бабуин тем временем перестал верещать, дождавшись сородича. Найла и раньше знала, что это умные животные, владеющие сигналами общения, но чтобы на таком уровне…

Новоприбывший подскочил к корню и без всяких сантиментов рванул ее за ногу. Ему, похоже, было все равно, целой высвобождать добычу или по частям. Он просто выворачивал стопу, пока не выкрутил ее под таким углом, что дальше только выламывать. К этому моменту боль зашкаливала так, что Найла и сама обрадовалась, когда ступня выскочила из-под корня.

Избавившись от помехи, ее потащили дальше, и туман остался позади. Видимо, он стелился только по тропе, не проникая под деревья. Найла плохо разбирала, куда они направляются, пока наконец бабуин не выдернул когти из ее плеча, заставив замычать сквозь зубы от боли.

Найла лихорадочно пыталась сориентироваться. От удара по лицу в голове туманилось, поэтому мозг ворочался медленнее обычного, теряя драгоценные секунды. К тому моменту, как Найла наконец зашевелилась, собираясь воспользоваться неожиданной свободой, ее вновь обхватили за ноги и рванули – на этот раз вверх. Она опрокинулась вниз головой, спина проехала по чему-то холодному и шероховатому, а кровь застучала в висках.

Веки поднимались и опускались с трудом. В глазах плыло, к горлу подкатывала тошнота, и занозой покалывала мысль, что это явно сотрясение. Ради Аллаха, какая же силища у этих зверюг? Они ведь ее почти вырубили.

В спутанные мысли ворвался знакомый голос. Женский. Девчоночий. От которого дыхание участилось, а сердце погнало кровь в более подходящие русла, помогая собраться.

– Мере, – пролепетала Найла разбитыми губами. Получилось жалобно. Она повысила голос. – Мере!

Над ухом раздался рык, означавший только одно: если бы похититель не был так занят затаскиванием Найлы на дерево, ее зубы уже летели бы веером во все стороны. Поэтому, не дожидаясь, пока до этого дойдет, она заорала изо всех оставшихся сил:

– ГЕБ!

* * *

Геб слышал Найлу. Не только голос, но и звучавшие в нем бессилие и страх. И хуже всего, что на этот раз голос раздавался дальше, чем в прошлый. Ее утаскивают… И догадки о том, куда утаскивают, одна другой хуже. Геб никогда не бывал у Баби, да и виделся с ним так редко, что по пальцам пересчитать можно. За исключением бессмертия, ничего общего у них не было, и к добровольному затворничеству этого бога Геб относился с уважением. Но сейчас он об этом жалел. Потому что даже предположить не мог, с чем они столкнулись (помимо нечеловеческого сопротивления каждому их шагу и нашествия бабуинов-переростков) и зачем обезьяны уволокли Найлу.

«Это же неправда, что он пожирает человеческие внутренности?» – спросила давеча эта прекраснодушная, ни о чем не подозревающая девушка.

Баби не просто пожирал. Как и у многих божеств Дуата, представления о жизни и смерти у него были своеобразные, а поступки всегда оказывались на грани между допустимым и недопустимым. Однако, поскольку большую часть времени он ни с кем не общался, а дело свое делал, никто не считал нужным вмешиваться. Для богов зло и добро относительны, оба должны идти рука об руку, а для этого приходится порой на что-то смотреть сквозь пальцы.

В мире должно происходить светлое. И в противовес ему – темное.

Однако Найлы все это не коснется. Он этого не допустит. Даже если придется сокрушить все треклятое логово Баби.

– Найла! – с нарастающей тревогой позвала малютка Мере.

Вновь крутанув жезл в руке, Геб с глухим стуком впечатал наконечник прямо в грудь самцу-вожаку. У любого другого живого существа от такого удара вышибло бы дух – этот же просто отлетел метров на десять. Дожидаясь, пока он поднимется и пойдет в атаку снова, Геб оглянулся на Мере и Умай, которых они с Хапи и Нехбет взяли в кольцо, когда напали бабуины. Вот только Найлу они прикрыть не успели.

Он перехватил взгляд Хапи.

– Это предки! – пропыхтел друг, вздымая хопеш. Клинок разил бабуинов мастерски, однако впустую. Обезьянам все было нипочем – ни ран, ни крови. – Нам их не перебить, они уже мертвы. Как и все остальное, что нам встретилось по дороге.

Геб так и подозревал. С того самого момента, когда расул отказался идти дальше, он догадывался, что они входят в некое мнимое пространство, вынесенное за скобки, как зал совета эннеады. Они не покидали землю смертных, но очутились в той ее плоскости, где не действуют привычные законы и где непрошеным гостям места нет. Но эти подробности его сейчас не интересовали. Геб не собирался отступать, даже рискуя разгневать Баби еще сильнее и остаться ни с чем, если тот откажется их слушать.

Он упер жезл в землю и сосредоточился. С незапамятных времен он не использовал свое могущество в полную силу, потому что оно бывает не только созидательным, но и разрушительным. Однако разве сейчас не самый подходящий случай вспомнить, каково это?

На плечо опустилась ладонь Нехбет.

– Я знаю, о чем ты думаешь, но нет, сейчас не тот случай. Хапи прав: ты их не перебьешь, только отбросишь, а вот смертную можешь, сам того не желая, ранить. В прошлый раз, если ты запамятовал, твои показательные выступления закончились расколом континентов.

– Тогда что ты предлагаешь? Найла с каждой секундой все дальше.

– Я в курсе! – прохрипел рядом Хапи. Один из бабуинов, подобравшись поближе, изловчился полоснуть когтями его бедро, но, даже скривившись от боли, он не издал ни единого стона. – Да чтоб вас, я не понимаю, как Баби пришло в голову окружить себя этими страхолюдинами. Да, вы уроды! И я знаю, что вы меня поняли!

Геб лихорадочно вдумывался в слова Хапи, одновременно меряясь взглядом с самцом-вожаком, который уже ринулся на него вновь, только еще сильнее разъяренный предыдущей взбучкой.

А… Вот оно что.

Геб улыбнулся и напружинил ноги, выжидая.

* * *

Открыв глаза и не узнав ничего вокруг, Найла догадалась, что какое-то время пробыла без сознания. Все снова тонуло во мраке. Она помнила, как ее волокли сквозь кроны, образующие широченный лабиринт тоннелей. Помнила, как пыталась расковырять переплетение веток и провалиться вниз – на тропу или куда угодно, пусть даже ценой пары переломов. Тогда явилась еще одна обезьяна – на этот раз самка с очень светлой, почти белесой шкурой – и, усевшись рядом, обдала ее таким презрением, что красноречивее было бы только обругать нецензурно. Впрочем, кто их знает, Найла уже не удивилась бы, окажись они говорящими.

Первые двое тем временем убрались прочь, перебрасываясь негромкими звуками, напоминающими мяуканье, и Найла уже не сомневалась, кто перед ней. Главная самка. У которой, в отличие от ее подчиненных, разговор со строптивыми пленниками был короткий: зажав шею Найлы, будто в тисках, своими железными руками, она принялась давить, не обращая внимания на хрипы и трепыханье, пока мир перед глазами Найлы не померк.

Вспомнив этот жуткий миг, Найла осторожно ощупала шею. Болело как от ушиба, не более. Она попробовала сглотнуть ту жалкую слюну, которую удалось собрать в пересохшем рту, – ощущение не из приятных, но глотается. Надо же, кто бы мог подумать, что самка бабуина окажется специалистом по отключению сознания без особого вреда для организма.

С плечом и лодыжкой дела, однако, обстояли гораздо хуже. Сердце выпрыгивало из груди, а при попытке приподняться на локтях вновь накатила тошнота. Однако, стараясь опираться только на здоровую руку и оттолкнувшись коленом, она все-таки выжала себя вверх. Болело все, что можно и нельзя,