Наследник богов - Нира Страусс

такую глубину истории невозможно передать словами. Мало кого трогают пейзажи, которые нельзя увидеть самим. Найла могла бы часами рассказывать, как щемит сердце, когда любуешься этой пустыней на закате и снежно-белый песок прямо на твоих глазах превращается в золото, но даже вот настолечко не приблизилась бы к истине.

Хотя, может быть, если бы она упомянула, что под этими белыми песками по сей день покоятся пятьдесят тысяч персидских воинов, занесенных песчаной бурей…

– Ты здесь впервые?

Развернувшись вполоборота, Найла ничуть не удивилась, увидев стоящего в нескольких шагах Хапи. После спасения их из Нила он перестал маскировать свою синюю кожу, и Найла уже привыкла к этому облику.

– Нет, мне посчастливилось бывать тут раньше. Отец брал меня годовалую с собой в только что обнаруженную Долину золотых мумий, но этого я, конечно, не помню. – Она затаила улыбку, поглаживая скалу, к которой привалилась. – А потом он привез меня сюда. И, думай что хочешь, это место мне действительно запомнилось. Хотя что тут думать, оно ведь совершенно волшебное.

– Незаурядно Контар Бек тебя растил. – Хапи скрестил руки на груди (тот еще подвиг, учитывая, что каждая была размером с дыню). – И, как я понимаю, всю свою сознательную жизнь ты слышишь хвалу богу Гебу и рассказы о его героических подвигах.

– Правильно понимаешь. – Вдохнув напоследок поглубже, Найла отвернулась от Белой пустыни и посмотрела на Хапи. Нетрудно догадаться, что его привело. Абсолютно непрозрачный намек в его голосе уловил бы любой, имеющий уши. – Я не благоговею перед Гебом, у меня нет к нему слепого обожания. Он мне нравится, я считаю его замечательным человеком, хоть он и бог. Больше ничего.

– Ты тоже мне нравишься, – заявил Хапи прямо. – Правда. Для обычной смертной ты очень крута. Может быть, поэтому, а может, потому что Геб – единственный мой настоящий друг за все существование, я не хочу, чтобы кто-то из вас потом страдал. У нашей задачи есть конечный срок, и, чем бы все это ни завершилось, потом наши пути разойдутся. – Он проиллюстрировал слова жестом, разведя руки на метр с лишним. – Жизнь вернется в прежнее русло. Ты же это понимаешь, да?

Хапи говорил не самые приятные вещи, однако Найла была согласна с ним по всем пунктам. Она сама все прекрасно осознает, даже если по ее действиям этого не скажешь.

Она улыбнулась нехотя:

– Да. Вот уж не думала, что ты из породы бесплатных консультантов.

– Да ни в жизнь! – Бог Нила поскреб затылок, явно тяготясь этим разговором. – Но я никогда не видел, чтобы Геб так себя вел с кем-то из смертных. Кто его знает, может, у него там на четвертом тысячелетии в Дуате крыша протекла.

Сердце у Найлы зашлось, но она старательно сохраняла невозмутимость.

– Может, ему просто раньше не приходилось проводить столько времени в компании смертной, – проговорила она. – Поэтому тебе и кажется, что он ведет себя иначе.

Хапи фыркнул и посмотрел на нее насмешливо:

– Хочешь сказать, мне приснилось, как он тянулся к тебе губами, укладывая на стол?

Глаза у Найлы стали размером с блюдца.

– В каком смысле «укладывая»?

– Меня, конечно, не затруднит пояснить тебе значение этого слова, но…

– Эй!

Перед ними возник Геб, спустившийся обратно по косогору с Мере на закорках. Девочка обхватывала его обеими руками за шею и уютно прижималась щекой к широкому плечу.

– Вы чего? Нехбет уже собралась дальше без вас идти!

– Кто бы мог подумать! – Хапи язвительно засопел и, оглянувшись на Найлу, направился к другу. – Теперь ей не терпится встретиться с Баби?

Чем выше они забирались в гору, тем страннее становилось все вокруг. Воздух налился тяжестью, словно сгущаясь и превращаясь во что-то гораздо более плотное, затрудняющее дыхание. Запахи тоже становились тяжелее и резче, пока все не заполонила смесь корневищ и смолы. Терпкий мускусный аромат, который забивал ноздри и не желал исчезать.

Если Найла не ошибалась в своих догадках, у каждого бога имелся свой характерный запах, усиливающийся, когда магии давали выход. Поэтому так пахло дум-пальмами, когда Мин вызывал ливень. А здесь, в этом неприступном обрывистом месте, все как будто кричало: дальше ни шагу!

Если бы не очевидные причины, которые их всех сюда привели, Найла уже развернулась бы и со всех ног помчалась назад. Она четко это осознавала. На это и был рассчитан весь антураж: отвадить любого путника или заплутавшего туриста. С каждым шагом вверх температура опускалась, пока не снизилась до немыслимых для августовского Египта пределов и Найлу не пробрал настоящий холод. Она обхватила себя руками в неуклюжей попытке согреться.

Самое загадочное, что на каком-то отрезке пути Чафу уперся и отказался топать дальше. А когда Найла попробовала взять его на руки, досадуя, что вот только гуся ей еще не хватало уговаривать, к ней обернулся Геб.

– Оставь его: он это неспроста. Я уверен, он попозже нас догонит.

– Оставить? – Найла заморгала. При мысли о том, чтобы бросить здесь плешивого старикана Чафулумису, ей стало не по себе. Одно дело желать при каждому удобном случае, чтобы он пропал пропадом, и совсем другое – взять и бросить. – Нет, я так не могу…

– Клянусь тебе, прекрасная, он сумеет за себя постоять. – Геб попытался подтолкнуть ее вперед, однако она не сдвинулась с места. – Ничего с ним не случится.

Сдавшись, Найла закусила нижнюю губу и двинулась прочь от Чафу, который так и стоял там в одиночестве, склонив голову набок и провожая хозяйку взглядом. В глазах у нее защипало – не знай она, что это невозможно, решила бы, что слезы наворачиваются.

– Просто он такой маленький…

На губах Геба заиграла улыбка.

– Когда как.

В конце концов с огромной неохотой и камнем на душе Найла зашагала дальше, запретив себе оборачиваться. Мало-помалу редкие чахлые кустики и засохшие травяные кочки уступали место зеленым зарослям и деревьям, раз от раза все выше. Вознесшиеся к небу кроны погружали единственную тропку во все более плотный полумрак, пока наконец не скрыли небо полностью. Найла изо всех сил пыталась унять охватившую ее тревогу. Таких деревьев она прежде не видела никогда: стволы слишком темные, кора словно почернела насквозь, а в густой листве не шелохнется ни один лист. Как будто их опасается коснуться даже ветер. Гротескная картина и неестественная, можно подумать, что…

– Да, они мертвые, – прошептала рядом Мере.

Найла не сорвалась с тропинки только чудом. Зажав рукой горло, она сдержала едва не вылетевший крик.

– Ты разве не с Гебом? – тоже шепотом спросила она. Никто не командовал затаиться, но все вокруг намекало, что лучше вести себя как можно тише.

– Он отправил меня сюда, в хвост, из предосторожности. Нехбет что-то все время бормочет, похоже, ей не верится, что удалось так далеко зайти.

Иными словами: всемогущая вековечная богиня удивляется, что они еще живы. Обнадеживает, что и говорить. Воздержавшись от того, чтобы поделиться этими мыслями вслух, Найла прижала к себе Мере и переглянулась с Умай. Глаза старушки оставались непроницаемыми, но пристальное внимание к веткам над головой сказало все без слов.

– Мы не дадим тебя в обиду, – прошептала Найла, гладя Мере по мягким кудрям. – Не волнуйся.

– Я не волнуюсь. Я ур-мау, рано или поздно Баби придется меня признать. Я больше беспокоюсь за тебя, если честно. Если ты умрешь, это будет фиаско. Ты классная.

И хотя Мере упомянула о ее предполагаемой смерти так буднично, как о чем-то обыденном, что может случиться в любой момент, Найла прекрасно поняла глубинный смысл этих слов. Она помнила, как девочка сникла на кораблике Муси, признаваясь, что друзей у нее нет и дом она покидала за свою короткую жизнь считаные разы. Для нее все происходящее – одно большое приключение, и все его участники расширяют предельно ограниченный круг ее знакомых. И, наверное, друзей.

– Я не умру, – пообещала Найла, переполняясь нежностью.

Которая тут же схлынула, когда Мере фыркнула:

– Все мы так говорим.

Закатив глаза, Найла обозвала себя идиоткой: эта маленькая ехидна кого хочешь добьет.

По ногам вдруг потянуло