Наследник богов - Нира Страусс

буркнула что-то насчет нежелания совершать убийство и исчезла, – с улыбкой поведал Геб, усаживаясь рядом с Найлой. – Но вряд ли она далеко ушла. Хоть и своенравная, если уж она взялась нас сопровождать, то не бросит.

Да, иначе как своенравной богиню-грифа не назовешь. Насколько же обеспокоилась Феми, чтобы обратиться к Нехбет за помощью? Видимо, покровительница Верхнего Египта очень тепло к ней относится – или что-то ей задолжала, иначе, как пить дать, нипочем не вылезла бы из своего убежища. На альтруистку она точно не похожа.

– Я должен кое-что тебе пояснить. – Геб положил одну руку на спинку стула Найлы, а второй оперся на стол. Всегда он оказывается совсем рядом, кажется, сам того не замечая. – Насчет нападения, которому мы подверглись на острове Мина.

Найла проглотила виноградину и выжидающе приподняла брови. Геб скользнул рассеянным взглядом по столу и вздохнул поглубже, явно собираясь сообщить что-то неприятное. Но когда он пересказал ей свой короткий разговор с Мином, Найла только еще больше запуталась. Эти глиняные чудовища – ушебти?

– Ушебти ведь, насколько я помню, просто фигурки, которые хоронят вместе с усопшим, чтобы они выполняли за него разные работы в Дуате, – размышляла она вслух. – Они не живые.

– В них заключена душа усопшего, и они обеспечивают ему переход выше, на поля Иалу, – объяснил Геб. – Сехмет, видимо, вдохнула в них новую жизнь… Ох, нет, что я говорю. Она играет с темной хека. Грязной. Создания, с которыми нам пришлось столкнуться, – это обреченные души невинных людей, которые теперь не упокоятся вовек.

В голове Найлы, как обычно, роились тысячи вопросов. В чем принципиальное различие между нормальной хека и темной и где проходит разделяющая их грань? Что должен совершить бог или обладатель магической силы, чтобы его деяние расценили как темное? Какими манипуляциями Сехмет удалось превратить фигурки величиной не больше локтя в болотных чудищ человеческого роста, способных сражаться и убивать?

Однако Найла – едва ли не впервые в жизни – задвинула любопытство подальше. Сейчас не до пополнения знаний, когда у Геба такое смятение и отвращение на лице.

– Эй… – Она положила ладонь на его руку пониже плеча, моментально ощутив жар и силу, бурлившие под этой кофейной кожей. – Ты как?

Геб поднял на нее зеленые глаза, губы его разомкнулись, а потом он медленно накрыл своей широкой ладонью ладонь Найлы.

– Ничего, но мне кажется порой, что я чересчур доверчив, – проговорил он тихо. Он сидел совсем рядом, развернувшись к Найле всем своим огромным корпусом, и она отчетливо слышала каждое слово. – Где-то в глубине души у меня теплилась надежда, что Сехмет… Может быть…

– Что она не зайдет так далеко? – закончила Найла неуверенно. Когда Геб зажмурился и потер пальцами складку между бровей, у нее защемило сердце. – Это совершенно нормально. Она тебе небезразлична, так ведь?

Геб фыркнул, будто высмеивая самого себя.

Найла едва заметно улыбнулась.

– Знаешь, за это ты мне и нравишься больше всего. – Только произнеся это вслух, она осознала, насколько двусмысленно получилось, и, перехватив полный горечи вопросительный взгляд Геба, поспешила уточнить: – Ну, то есть я это очень ценю. Эту способность видеть в других лучшее и эту непоколебимую веру в то, что все будет хорошо. Ты оптимист, Геб. И в этом нет ничего плохого.

Он ответил прерывистым вздохом.

– Есть – когда на тебя возлагает надежды вся эннеада. Для таких дел требуется кто-то менее доверчивый и более хладнокровный. А я… А мне… – Он махнул свободной рукой, а потом коснулся груди кулаком. – У меня болит вот здесь при мысли, что Сехмет так низко пала. Я не хочу в это верить.

Найла почувствовала его боль как свою. Ободряюще сжав ладонью его бицепс, она положила вторую руку ему на плечо, почти у шеи.

– Ты ведь сам сказал мне, что иногда зло творится просто так, без всякого основания.

Геб склонил голову набок, словно искал щекой ее пальцы.

– Я тогда убеждал и тебя, и себя. Идеалист, занимающий в моей душе куда больше места, чем следовало бы, по-прежнему считает, что за таким злом должна стоять какая-то причина. Не обязательно красивая, не обязательно приемлемая… но хотя бы объяснимая. Мне казалось, что Сехмет так привязана к Ра…

Найла подавила тяжкий вздох. Смотреть на потерянного, сокрушенного и досадующего на себя Геба было невыносимо. Она не хотела видеть его таким, не могла смириться с этим его состоянием точно так же, как он не хотел верить в одержимость Сехмет злом. Найла успела узнать его другим, запомнить, как эти глаза искрятся радостью и любовью ко всему миру, и теперь в глубине души все восставало, требуя немедленно прогнать из них уныние.

– Тебе кажется, что ты чересчур все идеализируешь, а я считаю, что в этом и заключается твоя человечность, – проговорила она и безотчетно скользнула кончиками пальцев по контуру татуировки, выглядывающему из-под ворота льняной рубашки. Рассуждать о человечности, касаясь самого что ни на есть вещественного доказательства кардинального отличия бога от смертных, – что может быть ироничнее. – Ты сверхчеловечески добрый, о Великий Гоготун, принц богов.

Найла перечислила эти донельзя высокопарные титулы, просто чтобы разрядить обстановку, однако привычная шутка не сработала. Что-то изменилось в атмосфере. Или не во всей атмосфере, а только в той тонкой прослойке воздуха между ними. Эта прослойка словно растворялась с каждым вдохом. Как будто в груди Геба появился магнит, стремящийся соединиться в одно целое с тем, что возник в груди у самой Найлы (хотя, наверное, ей просто нравилась эта мысленная картинка).

Прекрасные глаза Геба сияли совсем близко. Ладонь, накрывавшая ее руку, осторожно, ненавязчиво переместилась на талию, и, когда она обожгла кожу даже через одежду, сердце Найлы зачастило на каких-то немыслимых оборотах. Геб еще немного подался вперед, одновременно подхватывая Найлу под спину и мягко притягивая к себе.

Теперь они касались друг друга грудью, но прижаться еще сильнее, сидя рядом на стульях, не получалось. Найла завороженно обвила рукой шею Геба, а второй погладила его по щеке.

– Уже новая пробивается, – прошептала она. Щека действительно была шершавой, и на подбородке обозначились жесткие волоски.

Когда она очертила большим пальцем краешек его губ, изумрудные глаза Геба превратились в черные озера.

– Найла… – выдохнул он севшим голосом.

В следующее мгновение их губы соприкоснулись, дыхание смешалось. Сейчас он ее поцелует. Они поцелуются. Ох, нет, это так…

Найла закрыла глаза и крепче обхватила шею Геба, потому что какая разница, по какой именно причине все это недопустимое безумие, – сейчас она все равно не помнит ни одной.

Еще через миг оба окаменели, услышав громогласное откашливание.

– Всячески приветствую шуры-муры и прочую джагу-джагу, – донесся от входа в шатер голос Хапи, – но с нами вообще-то дети. У вас три секунды, чтобы прекратить. Три… два…

Найла и Геб отпрянули друг от друга. Вскакивая, Геб задел бедром стол, и несколько ваз опрокинулись, рассыпая фрукты, как из рога изобилия. Бог пробормотал под нос проклятье и бросился собирать.

Найла поспешила на подмогу, успев подумать, что лицо у нее, наверное, одного цвета с гранатом, к которому она тянется.

– …один!

– Я же тебе говорила, я уже все зна-а-аю, – раздался следом жеманный голосок Мере, с наморщенным лбом прошлепавшей в шатер. – Найла меня просветила насчет секса.

У Хапи задергались уголки губ.

– Вот как? Интересно. Рассказывай!

– Эй, мы же договорились, что это секрет! – воскликнула Найла, раскладывая подобранные фрукты по местам. – И не надо делать вид, будто мы с Гебом… Ну, ты понимаешь. Ничего не было.

– Да, и слава Таурт, что Мере так вовремя проголодалась. – Хапи одарил их фирменной нахальной ухмылкой.

Найла испепелила его взглядом, прекрасно зная, что богиня Таурт покровительствует беременным и олицетворяет плодородие.

Геб же, как раз подобрав все рассыпанное, повернулся к другу с пугающе непроницаемым лицом. Никто и никогда не догадался бы по нему, что несколько секунд назад он прижимал к себе Найлу и они были в одном вздохе