Наследник богов - Нира Страусс

возразить, но из их номера донесся отчаянный вопль. Умай с нечеловеческим проворством развернулась, распахнула дверь и с силой втолкнула туда Геба. То ли в ней вновь пробудились необычайные способности очистительницы, то ли ей просто удалось застать Геба врасплох.

За дверью, которую старушка уже прикрывала за собой, раздался новый крик. Такой душераздирающий, такой исступленный, такой…

– Стойте! – Найла рванулась войти, но Умай не пустила.

Найла, ошеломленно моргая, уставилась на захлопнувшуюся перед носом дверь. Она по инерции дернула ручку, но результат оказался предсказуемым: дверь заперли изнутри и проникнуть в номер не получалось никак.

Она прижалась ухом к деревянному полотну. Крики превратились в приглушенные всхлипывания и судорожные вздохи – такие издают, когда от боли и муки не могут выдавить ни слова. Ни от Геба, ни тем более от Умай не доносилось ни звука.

– Мере, – прошептала она, чувствуя подступающие к глазам слезы.

– С ней все будет хорошо, – раздался над ухом непривычно участливый голос Нехбет, коснувшейся плеча Найлы. – Это наверняка видение. От того, что терзает ее сейчас, завтра останется одно воспоминание.

Найла сбросила руку.

– Но сейчас ей плохо, а ведь она еще ребенок! – Она уставилась на всех троих невидящим взглядом. – Может, для вас смертная девочка – пустое место, но вообще-то она необыкновенный человек, обреченный на кошмарную жизнь из-за дара, которым наделили ее боги.

Понимая, что погорячилась, Найла отвернулась от божественной троицы и уткнулась ладонями и лбом в дверь. Она твердила себе, что ничего страшного не происходит, что с Мере рядом Геб и Умай, что девочка переживает это не впервые – и прочие благоглупости.

– Ну, на этом я вас оставлю, – попрощался Сет.

– И я. – Нехбет в кои-то веки проявила единодушие с богом пустыни, однако разошлись они, судя по шагам, в противоположные стороны.

Еще через несколько секунд рядом с головой Найлы в дверь уткнулась другая.

– Вот это я понимаю, это по-человечески, – прошептал Хапи. – Впервые вижу, чтобы ты так сорвалась.

– Поздравляю.

– Нет, серьезно, я впечатлен. Ты очень похожа на Геба: всегда уравновешенная, всегда рассудительная, у тебя всегда есть ответ на все… Поэтому так удивительно, что и ты можешь на кого-то разозлиться. Не то чтобы мне нравилось быть этим кем-то, но что уж тут поделаешь…

Удержавшись на этот раз от сарказма, Найла посмотрела на Хапи. Он выглядел довольно забавно в попытке наклониться к двери, не отрывая ног от ковровой дорожки, проходящей по центру коридора. Настолько забавно, что распиравший Найлу гнев почти улетучился.

– О, вот теперь ты снова на себя похожа.

– Замолчи. Я до сих пор поверить не могу, что ты завалил весь Египет жабами.

– Лягушечками!

* * *

Геб сжимал в ладонях крохотную ручку Мере, не морщась, когда она впивалась в него ногтями в приступе безнадежного отчаяния, но с трудом сдерживаясь при виде муки, искажающей кукольное личико, и слез, стекавших из-под зажмуренных век на подушку.

Лицо у нее пылало, голова взмокла, и Умай то и дело приходилось подтягивать ей обратно к подбородку простыню, которую девочка скидывала, когда металась.

– У нее жар, – пробормотал Геб. – Может быть, впустить Нехбет? Мне помнится, она разбирается в…

– Она не заболеет, – оборвала его жрица, стоящая по другую сторону кровати. – А тебе нужно быть рядом, когда она очнется.

По спине бога пробежал не предвещающий ничего хорошего озноб – противный ледяной холодок.

– Почему?

Вместо ответа старушка поглядела на него в упор, не сомневаясь, что ему хватит сообразительности сложить два и два. И он понял. Это о нем. Геб посмотрел на Мере еще раз и словно увидел ее заново – и искаженное болью лицо, и эти метания, и то, как она рыдает, зажмурившись. Все, через что бедняжка сейчас проходит, суждено когда-то в будущем перенести ему, Гебу. Всю эту чудовищную муку и неимоверное страдание.

Осталось только выяснить, когда и в связи с чем. И молиться, чтобы для Мере эти муки закончились поскорее.

Однако облегчение наметилось лишь через час с лишним. Все это время Геб, не выпуская руку девочки, прижимался лбом к сложенным ладоням и возносил мольбы. Он молился Исиде, чтобы она пробудила малышку от беспамятства и исцелила нанесенные раны, пусть и незримые. Он не знал, может ли один бог молиться другому, потому что ни разу еще не оказывался в положении настолько безнадежном, но ведь попытка не пытка?

Поглощенный мольбами, он не сразу уловил, что рыдания и всхлипы прекратились. Прошуршала одежда – это Умай перегнулась через кровать и приласкала свою подопечную. Только теперь лицо девочки наконец разгладилось, но выглядела она такой обессиленной, каким, наверное, был он сам после того, как вобрал в себя хеху.

Изогнутые ресницы Мере, вздрогнув, распахнулись – и у Геба сдавило горло от смятения и ужаса. За прошедшие дни все настолько свыклись с необыкновенными глазами девочки, что уже не представляли ее другой. Но теперь на Геба смотрели не они. Не эти светлые до полупрозрачности глаза провидицы.

А его собственные.

Зелень отразилась в зелени. Как странно видеть себя в этом детском лице и осознавать, что в этой изумрудной глубине сейчас нет ничего, кроме изнеможения и смирения.

– Малышка… – Геб поднес руку Мере к губам и поцеловал. – Прости, мне очень, очень жаль…

– Внемли мне, принц богов! – Голос принадлежал Мере, а слова и интонации – нет. Она смотрела на него сурово, не мигая, с мокрыми, слипшимися от неиссякаемых слез ресницами. – Сегодняшняя ночь станет для тебя последней на этой земле и какой бы то ни было… А потом все, что ты есть, и все, чем ты был, сгинет навсегда. И когда ты падешь, бог Солнца восстанет вновь.

Геб молчал, осмысливая сказанное. Он не чувствовал страха – пока. Страх нахлынет позже. Не чувствовал и опустошения оттого, что его гибель не только предначертана, но и грядет так скоро. Чувство, которое охватило его, милосердно заглушив все остальные, называлось ступором.

Всей его неизмеримой вечности, бессчетным тысячам лет существования будет положен конец до следующего захода солнца.

Из оцепенения его выдернул прерывистый всхлип. Глаза Мере снова наполнялись слезами. Изумрудную зелень вытеснял возвращающийся на свое законное место прозрачный лед.

– Я… Я видела, как ты ум-умрешь, – прорыдала девочка, содрогаясь всем телом, потому что дыхание застревало в горле. – Я хотела увидеть дальше… Как все будет… И не смо-могла…

Проглотив ругательство, Геб сгреб Мере в охапку и прижал к себе. Такая маленькая и хрупкая – уму непостижимо, как можно взваливать на такую кроху такое непосильное бремя. Где справедливость?

– Тебе и так досталось, малышка, куда же еще.

– Но я увидела… где это будет… Последний хранитель обитает в том самом ме-месте, где нужно со-собрать хеху… – Договорить ей помешала икота.

– Мере, пожалуйста, не нужно тебе сейчас…

– Ты умрешь в храме Ра, в обиталище Уаджит.

Геб окаменел, лишь по инерции не выпуская Мере из рук:

– Что?

– Уаджит – последняя из хранителей. Теперь я могу тебе это открыть, потому что… Нам надо туда.

Геб закрыл глаза, вспоминая, как они с Найлой разглядывали в библиотеке Контара Бека тот древний манускрипт, составленный историком по имени Манефон. Получается, он был не просто верховным жрецом Гелиополя и близким другом Беков… У него имелись более глубокие основания доверить предкам Найлы свой труд с упоминанием тайны, которую он поклялся унести в могилу. Беки ведь поклонялись не только ему, Гебу, они служили и Ра, поскольку где-то там, в их владениях, располагался утраченный ныне храм бога Солнца.

«От храма Ра в буквальном смысле камня на камне не осталось. Их уже много веков как растащили», – сообщила тогда Найла.

«Я люблю своего мужа, но меня держит здесь кое-что более значительное», – сказала Уаджит, когда он застал ее в обличье кобры.

Богиня не обманывала – это Геб неверно истолковал ее слова, решив, что речь о привязанности к Контару и Найле.

– Я не хочу, чтобы ты умер! – Девочка заливала слезами грудь Геба, с силой дергая его за рубашку обеими руками. – Не хочу, не хочу, не хочу…

Геб поцеловал ее в макушку и принялся баюкать. Он шептал ей что-то ободряющее, обещал, что с ним