Путь Абая. Книга вторая - Мухтар Омарханович Ауэзов

- Люди! Оу, люди! - вскричал Ербол, привскакивая на стременах и призывно взмахивая рукой отставшим Шаке и Байма-гамбету. - Славный аул! Благословенный аул! Не спит еще!

- Окошек светится много! Большое зимовье! Большой аул, богатый, наверное! Уж повезло нам, джигиты! - басовито воскликнул Абылгазы.

И, опять опередив других, он доскакал до первой зимовки, спрыгнул с коня и принялся стучать в ворота.

Абай уже не помнил, как остановился, слез с коня. Поводья у него перехватил Баймагамбет, Шаке взял его под руку. Кони, люди, дома, дальние горы - все кружилось в глазах Абая, в ушах стоял звон, и он еле мог услышать отдельные слова из разговора своих людей с двумя джигитами, что вышли настречу к ним. «Мотыш. Догал. Найман. Аккож.»

Шаке и Баймагамбет ввели под руки Абая в просторную гостиную в два окна. Мгновенно гостей обдало живительным духом теплого жилья, запахом вареной конины, сладким дымком овечьего кизяка, горевшего желтым пламенем в очаге. Гостей встретила пожилая прислужница, у очага стоял мужчина, варивший в казане мясо. Какой-то из встречавших джигитов открыл дверь в соседнюю комнату. Хорошо освещенная, уютная, она от противоположной стены до самого порога была устлана расшитыми кошмами, полосатыми дорожками, на стенах были развешаны яркие узорчатые алаша. Первыми вошли Абылгазы, Ербол, шедшие впереди. Поздоровались с хозяйкой, что стояла справа, возле высокой костяной кровати, и прошли к тору.

С трудом перешагнув через порог, вошел Абай. Чуть сзади, поддерживая его, шел юный Шаке. Вначале, подняв глаза, Абай увидел лишь ярко-красный занавес справа, отгораживавший кровать. Краем глаза он приметил пышную перину, белоснежную подушку на костяной кровати. Высокая стопка сложенных одеял лежала рядом с подушкой. Медленно переведя непослушные глаза в сторону, вглядевшись сквозь болезненную пелену, он увидел перед собой хозяйку.

- Ах, душа моя! Ты? Это ты?! - вскрикнул Абай и пошатнулся, стал падать. Его подхватили.

Между изножием кровати и прямоугольной беленой печью стояла молодая женщина. Одетая в светлое платье, в черном камзоле, в платке, надетом в виде кимешек для замужней женщины, она метнулась вперед, звеня тяжелыми шолпы, вплетенными в ее волосы.

- О, Создатель! Создатель! Неужели это Абай?! Боже всемилостивый! Ты дал нам увидеться снова! О, Абай, жаным, родной мой! - Так вскрикнула женщина и, бросившись к Абаю, упала в его объятия.

Оба замерли. Абай стоял, закрыв глаза, теряя сознание, и он исступленно хотел слышать эти звуки, еще и еще, - как звенят знакомые шолпы. Но звоны шолпы смолкли. Не в силах стоять, Абай тяжело навалился спиной на косяк. Женщина, обняв его за шею, плакала на его груди. Он тоже хотел ее обнять, прижать к себе, но не было сил даже поднять рук. И он ласкал ее нежным взглядом. Горло его перекрыло горячим комом, он начал задыхаться и, закрыв глаза, стал медленно оседать на пол возле двери.

Ербол и Абылгазы, уже садившиеся на тор, быстро подскочили к нему и подхватили под руки. Подвели к почетному месту, усадили, прислонив спиною к стене. Шаке и Баймагам-бет развязали ему пояс, сняли с него шубу, распахнули чапан на груди.

- Он замерзал... Измучился, - говорили его товарищи.

- Кажется, он заболел. Видно, у него бред начался.

- Оу, Кудай, Кудай! Что вы говорите? Неужели заболел? - порывисто произнесла женщина и, быстро сняв с кровати подушки, заложила их за спину Абая. Расстегнув ему ворот бешмета, присела с ним рядом и рукой, с нанизанными на нее браслетами, стала трогать его распаренный лоб, растирать ему грудь. Абай медленно открыл влажные от слез глаза, взял ее руку со своей груди и прижал к глазам. Затем поднес руку к губам и стал целовать ее. И на теплую ладонь женщины закапали тяжелые, частые слезы джигита. Он едва слышно заговорил, и это были не слова, а шепот души:

- Моя Тогжан. Мне нечего больше желать. Я хочу умереть возле тебя. - Так было сказано Абаем в то мгновение, когда душа его готова была расстаться с телом.

Только теперь Ербол, сидевший рядом с Абаем, узнал Тог-жан.

- Милая моя, жаным, душа моя! Что он сказал, о Боже? Неужели ты Тогжан? - радостно вскричал Ербол и бросился к ней. - Я ведь твой Ербол, золотая моя, айналайын! Ербол я!

Голос его прерывался, он плакал, всхлипывая, как ребенок. Тогжан тоже плакала, подняв к нему лицо, залитое слезами. Она крепко прижала к себе голову Ербола и рыдала, отчаянными глазами глядя на Абая.

Двое джигитов, сопроводивших гостей в дом, давно уже были в недоумении, наблюдая встречу Абая и Тогжан. Но теперь, когда они увидели, как Тогжан с такой же радостью встретилась и с Ерболом, сразу же успокоились, решив, что гости - близкие родственники их невестки аула. Эти двое джигитов не были из семьи мужа Тогжан. Один из них был мулла, человек скромный, учтивый, с рыжими усами и бородой, другой - родственник из аула, разноглазый, с лукавым лицом, с оттопыренной губой, под который был заложен насыбай. Одет он был небогато, звали его Дуйсен. Этому джигиту обычно поручалось встречать гостей и ухаживать за ними. Разводя руками от удивления, они говорили юному Шаке:

- Апырмай! Так это что выходит? Вы, значит, родичи Тог-жан?

- Мы-то гадаем, кого это Аллах послал нам в гости в такую страшную непогоду - а это ее родня!

- Ты только погляди, как она обрадовалась! Ойбай, до чего соскучилась по родному аулу! Разревелась, точно верблюжонок по матери! На то они и родные края, золотая колыбель!

- Уа, как она все это держала в душе!

Абай и Тогжан, не сводя друг с друга глаз, сидели, держась за руки. Но поговорить им не удалось. К Тогжан поминутно подходили то старая прислужница, то молоденькая келин, тихим голосом спрашивая ее распоряжений. Два молодых джигита внесли круглый раскладной стол и, поставив его посреди комнаты, перенесли на него масляную лампу.

Абай полулежал на подложенных подушках. Сняв сапоги-саптама, он остался в мягких ичигах, на