Путь Абая. Книга вторая - Мухтар Омарханович Ауэзов

нем был серый бешмет ногайского фасона, со стоячим воротником, сшитый из дорогого сукна. Из нагрудного кармашка черной жилетки, надетой поверх белой рубашки, свисала золотая цепочка от часов. На голове - черная тюбетейка с прямым околышем, пользующаяся большим спросом. Большой, широкий лоб Абая, обычно спрятанный от солнца и ветра под тымаком, отличался бледностью и холеностью от остального лица, обветренного и обмороженного. Глаза были опухшими и покраснели. Дышал он порывисто, в груди хрипело, щеки горели лихорадочным румянцем. Он был в жару, но, казалось, забыл о своей болезни и не сводил восторженных глаз с Тогжан.

Тогжан теперь была еще красивее и привлекательнее, чем в те далекие годы. Черты ее лица обрели полную завершенность особенной красоты. Это была торжествующая красота зрелой степной женщины. Точеный носик с легкой горбинкой утратил былую нежную расплывчатость и теперь смотрелся безупречно. Но взгляд удлиненных, ярких глаз ее под ровными дугами бровей стал строже, холоднее, и от юного трепета и шаловливого веселья, которое так очаровывало когда-то Абая, мало что осталось. И ему с болью подумалось, что тоска несбывшихся надежд оставила на этом прекрасном лице свой печальный след.

Дом наполнился гомоном оживленных голосов, но больной Абай и Тогжан, оба в потрясении от встречи, не слышали, не вникали в происходящие разговоры, и только смотрели друг на друга.

Ербол, Шаке и Баймагамбет наперебой рассказывали мулле и Дуйсену о своих двухдневных блужданиях в буране, в результате чего оказались в этих местах. Призвав послушать и Тогжан, поведали о невероятной сметливости Абылгазы, благодаря которому остались живы.

Принесли чай, Тогжан подсела к столу и сама подавала гостям пиалы с густым чаем, начав с Абая. Он с трудом приподнялся с подушек, но от сильного головокружения вынужден был низко склониться вперед, опираясь на руки. Лихорадка бросила его тело в дрожь. Словно издалека донесся до него голос Тогжан: «Выпейте чаю, вам станет легче». Через силу он сделал несколько глотков, и не почувствовал вкуса чая. Он отдал назад пиалу и сидел, опустив голову на грудь, сжимая пальцами виски. Было ясно, что он тяжело заболел. Тогжан сильно встревожилась. Ербол обеспокоенно смотрел на друга.

- У тебя лицо горит, глаза слезятся. Абай, ты сильно простудился, тебе надо закутаться и лечь, - решил Ербол. - Выпей горячего чаю, надень шапку и ложись. Тебе, брат, необходимо хорошенько пропотеть.

Тогжан тотчас привстала, надела на Абая тымак, накрыла его колени шубой и велела вновь налить ему чаю. Положила в горячий чай ложку коровьего масла, поставила перед ним чашечку с сахаром. Абай через силу выпил пиалу чая.

- Не пойму, что это со мной... Голова болит, разламывается, все кости ноют, во рту вкуса не чувствую. У меня сильный жар. - Сказав это, Абай снова сжал пальцами виски.

Подступила тошнота. Больше не мог сделать ни глотка. И, словно опасаясь, что может потерять сознание, торопливо прошептал:

- Боже милосердный. за что такие мучения. Это кара твоя, Кудай. Оказаться больным в такой час. Ведь я всю жизнь только этого и ждал.

Горе мучило его больше болезни, страдания души были намного сильнее телесной боли. Тогжан это поняла, и горькие слезы пролились из ее глаз. Абай в изнеможении упал навзничь на подушки. Стало понятным, с какими невероятными усилиями он до сих пор превозмогал себя. Тогжан укрыла его поверх шубы стеганым одеялом, аккуратно подоткнула края.

- Душенька моя. Драгоценная. Моя единственная, - прошептал он и, закрыв глаза, впал в забытье.

Всем показалось, что он уснул, решив отдохнуть до приготовления мяса. А его мозг в это время изнемогал от нескончаемых перемен горячечных видений и бредовых наваждений. Вдруг видел он суровое лицо Айгерим, склонившейся над ним. И тут же тройка саврасых уносила его в повозке по улице Семипалатинска. Держа на руке беркута, спускался на коне с отвесной скалы в ущелье Киши-аулие, внизу зияла бездонная черная пропасть. Конь срывается с крутизны, а он, слетев с седла, вместе с беркутом падает в эту бездну. Вздрогнув и очнувшись на миг, приподнимает голову - и тут же роняет ее назад на подушку.

Улетая в новый бред, видит какой-то беспредельный красный мир, полыхающий в пламени, пустынное, красное огненное пространство. Он летит над ним. Внезапно оказывается среди бушующих стремительных волн, над которыми реют, трепыхаются отвратительные чудища, бесноватые твари. Они словно хотят убить его видом своего безобразия. Кружат над ним, беспомощно увлекаемым волнами, и зазывают его на разные голоса: «С нами полетим! Будь одним из нас!» В изнеможении, он готов соединиться с тварями, но тут появляется Тогжан, схватывает его за руку: «Не оставляй больше меня! Я с тобой!» И она прижимается своим лицом к его лицу. Омывает его слезами. И он бормочет сквозь бред:

- Нет, не оставлю тебя, родная! Буду всегда рядом с тобой! - и тут приходит в себя.

На него тревожными глазами смотрит Ербол:

- Апырмай! Заболел он, мечется в горячке! - говорит он. -Легкое ли дело - два дня и целую ночь блуждать по метели! Видно, прохватил его мороз. Застудил он грудь.

Абай стал срывать с себя одеяло, хриплым голосом бормоча: «Все горит! Всюду огонь! Убери, убери!»

Тогжан снова прикрыла его и, потрогав ладонью грудь, сказала:

- Тело у него горячее, руку жжет. О, Алла, сколько лет не видела его... и вот как встретились! Беспомощный, измученный...

Она тихо запричитала над ним, склонившись к его лицу:

- Не ты один, несчастный мой, но и я тоже - всю жизнь мучились одной и той же мукой. Не только твоя жизнь, но и моя без тебя оказалась ущербной. Одной мечтой жила: «Увидеться хотя бы раз.» Вот и увиделись. Что же ты, мой любимый, неужели решил еще добавить мне горя, и так горемычной и несчастной?

Тогжан что-то произносила вслух, не заботясь о том, что ее могут услышать другие, что-то нашептывала в ухо Абаю, беспомощно лежавшему перед ней, и плакала, плакала, не утирая своих слез. Словно убаюкивала его своим плачем.

Принесли мясо, но Абай есть не смог. Уносимому горячечным вихрем, ему было не до еды, он нуждался только в постели и покое. Ербол и Шаке раздели его до