Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн

class="p1">Адельгейда проводила все утро и весь вечер у себя в спальне, лежа на диване и предаваясь блаженным грезам, которые днем, сейчас же вслед за завтраком, претворялись в действительность. Она поспешно одевалась, неизменно в тот же tailor made dress in covercoat, и уходила из дому, обещая вернуться не позже, как через час, хотя на самом деле была уверена в противном.

По дороге, взяв экипаж, она надевала густую, как маска, вуаль. Деньги за проезд, заранее отсчитанные, она держала в руке и давала кучеру, которого отпускала на углу Доротеенштрассе, щедрую прибавку, соразмерную своему счастью. Подобрав платье и плавно покачиваясь на ходу, она быстро шла по улице; на мокром асфальте плясало перед ней отражение ее полной фигуры. Зонт, защищавший голову и бюст от нескромных взоров, с шумом закрывался, и Адельгейда исчезала в темном подъезде.

Когда она, наконец, возвращалась домой, запыхавшись и сияя от счастья, фрау Мор и фрау Пимбуш уже дожидались ее в желтой шелковой гостиной. О, ей не приходилось возбуждать зависть приятельниц намеками! Сверкающая бледность ее лица оповещала о победе, а глаза с расширенными зрачками, которые вместо атропина вбирали любовные взгляды, влажно мерцали. Фрау Мор, вчера заявившая, что Адельгейде не дашь больше двадцати пяти, сегодня говорила:

— Милочка, ты опять помолодела на пять лет!

Фрау Пимбуш с многозначительным видом осведомлялась:

— Кто вас, собственно, пользует, дорогая?

— Откройте нам, какой курс лечения вы проходите? — просила и фрау Бешерер, шестидесятилетняя старуха, надушенная и одетая под молоденькую. Фрау Туркхеймер в ответ только пожимала плечами. Она спокойно скользила с подносом в руках от одной гостьи к другой, нечувствительная к их намекам. Ее могучие бедра плавно колыхались, и она улыбалась, сознавая, что молода и желанна.

И Андреас пока тоже находил, что их любовь, несмотря на большие требования, которые к нему предъявляются, пошла ему на пользу. Он не открывал уже новых прелестей в возлюбленной, потому что Адельгейда, женщина чрезвычайно добрая, с первого же дня ни в чем ему не отказывала, но по мере сил своих наслаждался теми красотами, которые расхвалил своему другу Кёпфу. Он даже, можно сказать, расцвел, порозовел, щеки округлились, и Адельгейда, держа его в объятиях, не без грусти установила, что объем его талии увеличился дюйма на два. К тому же у него развился небывалый аппетит. Три раза в день кушал он в различных ресторанах неподалеку от дома, ибо ходьба становилась ему в тягость. В полдень, вскоре после пробуждения, и на ночь он насыщался простой сытной пищей, зато в сумерки, как только возлюбленная покидала его, он едва мог утолить голод двумя дюжинами устриц, кровавым ростбифом и дичью. Запивал он это бутылкой шато-лафита, а порой и бокалом шампанского. Когда перед ним стояли черный кофе и рюмочка fine champagne, его охватывало блаженное состояние. Он все глубже погружался в красное плюшевое кресло, кровь приливала к голове, голова склонялась на грудь, и молодой человек начинал дремать. Раз как-то он вскочил, слегка вскрикнув. Сигара, выпав изо рта, прожгла ему манишку и опалила кожу на шее. О, какими нежными поцелуями исцелила на следующий день Адельгейда больное место! Во всяком случае, она приложила все старания.

По истечении недели такого безмятежного существования Андреас признался себе, что ему еще никогда не жилось так славно. Между тем сонливость, одолевавшая его после еды, постепенно распространилась и на весь день. Он чувствовал тяжесть в голове, хотя и отдыхал вволю, и, едва успев доказать Адельгейде свою любовь, засыпал тут же у нее на груди. Она никогда не сетовала на него, даже когда на десятый день он дал ей все основания к сильнейшему неудовольствию. Она понимала, что он не может удовлетворять те повышенные требования, какие она к нему предъявляла. Вместо того чтобы сердиться, она воспользовалась его временной слабостью и постаралась на новый лад доказать ему свою нежность. Она зажала его горячие щеки между своими ладонями, назвала его «крошкой», «худышкой», своей «бедной деткой» и принялась укачивать в объятиях. Андреас воспринимал эти ласковые прозвища как унижение. Его раздражало, что она использовала минутную слабость, дабы заставить его почувствовать свое превосходство. Делала она это, разумеется, без злого умысла. Да он и сам понимал, что вина на его стороне: он не выполнил взятых на себя обязательств. Но тщеславие его возмущалось. При прощании она заметила его дурное настроение.

— Солнышко, — сказала она, — ты слишком много сидишь один, надо тебе опять бывать на людях.

Она потрепала его по подбородку, но он откинул голову.

— Не могу я, — выпалил он.

— Но почему же? Тебя должны встречать у меня в гостиной.

— Я считаю это неудобным.

Впрочем, его твердость была поколеблена.

— Ничего тут нет плохого! — воскликнула Адельгейда. — Именно то, что тебя нигде не видно, вызывает всякие толки. Ты думаешь, они уже не заметили кой-чего?

Андреас смутился.

«Неужели они так догадливы?» — подумал он. Она снова повела атаку.

— Ты обязан это сделать ради меня, солнышко! Ты должен встать на защиту моего доброго имени. Красивая женщина вправе требовать такого рыцарства! Разве я не красива?

Андреасу нравилось, когда она, запрокинув голову, широко раздув ноздри, глядела на него из-под полуопущенных век. Ему пришлось взять себя в руки, чтобы не уступить сразу.

— Я подумаю, — сказал он.

Она вдруг обвила рукой его шею и шепнула ему на ухо:

— Ведь должна же я показать тебя им. Ты не поверишь, как они мне завидуют!

Эти слова успокоили гордость молодого человека, и они расстались, осыпая друг друга ласками.

Адельгейда превозмогла себя и дала любовнику три дня отдохнуть. Когда она пришла, он снова уже мог соответствовать всем предъявленным к нему требованиям, но к концу их свидания она почувствовала, что поцелуи его стали холоднее, а выражение лица отчужденнее. Это время он сильно скучал и, будучи еще слишком утомленным, чтобы искать развлечений, предавался неприятным мыслям. Теперь он уже был склонен переложить на нее вину за свою временную слабость. Она была слишком примитивна; наслаждению, которое она доставляла, не хватало разнообразия. Его манили экстравагантности, и, так как ему не приходило в голову ничего лучшего, он решил доставить себе удовольствие и в обществе Адельгейды появиться с гордо поднятым челом у нее в гостиной. Кроме того, положение обязывало его добиться официального признания себя другом дома и, если возможно, завязать дружбу с Туркхеймером. Но он дожидался приглашения от нее.

Она слегка кряхтела, застегивая корсет.

— Помоги же мне, — попросила она.

Он не проявил большого рвения.

— Ну как? Обдумал?

— Что именно?

— Знаешь ведь что. Твое