Том 1. На рыбачьей тропе ; Снега над Россией ; Смотри и радуйся… ; В ожидании праздника ; Гармония стиля - Евгений Иванович Носов

class="p1">На школьном дворе, словно мураши, копошилась детвора. Туда самосвалы навозили земли, и теперь школьники разравнивали ее на каменистой площадке, очевидно, собираясь развести огород.

Люди смотрели на все это с удивлением открытия чего-то нового в привычном. Многие из них приехали в Текели только теперь. Им казалось, что все это так и было. И лишь ветхое жилище старого охотника за архарами открывало перед ними самую первую страницу.

Между тем Избасар уже где-то раздобыл лом и забрался на крышу избушки. Поплевав на руки, он азартно размахнулся. От карниза отвалилась глиняная глыба и повисла над дверью на переплетенных корнях курая. Избасар сбил ее ногой и принялся долбить рядом. Крепкая, запеченная солнцем глина не поддавалась.

— Давай-ка я попробую, — предложил кто-то из толпы.

— Не надо. Я сам.

— Дверь снять бы.

— На кой она ему теперь сдалась…

На улице послышался тяжелый лязг гусениц. Воинственно задрав лопату-таран, к пустырю подкатил бульдозер. Из кабины выскочил паренек, помогавший выносить из хижины вещи.

— А ну-ка, дед, слазь. Нечего там…

Развернувшись и опустив таран, бульдозер медленно двинулся к хижине. Лопата уперлась под самый низ стены, бульдозер злобно всхрапнул мотором и навалился. По стене, словно черная молния, проскользнула трещина. Жалобно заскрипело дерево. Сухой курай закачался на крыше, и вдруг его бурая шапка поползла и с грохотом обрушилась на бульдозер. Машина исчезла в облаке едкой желтой пыли. Только было слышно, как разъяренно ревел мотор и громыхали камни.

— А теперь, дед, зови на новоселье, — весело сказал бульдозерист. В его мальчишеских глазах еще горели огоньки недавней схватки. — Ключ от квартиры не потерял?

Избасар полез за голенище ичига и, хитро улыбаясь, вытащил за ремешок большой никелированный ключ.

Руда пошла!

Шоссе вползло в ущелье серой распластанной змеей. Солнечные зайчики покинули никель на автомашине. Мы въехали по узкому карнизу, вырубленному в скалах, в царство синих теней и туманной мглы. Ветровое стекло тотчас отпотело.

На пути то и дело открывались отвесные провалы. Машина неотвратимо мчалась им навстречу, но в самое последнее мгновение круто разворачивалась и ныряла за скалу.

Иногда на той стороне ущелья, где-нибудь на круче, показывался туманный силуэт мачты высоковольтной передачи. И тут же вторая такая же мачта проносилась мимо на нашей стороне. Тяжелые жилы проводов, гудя и покачиваясь, провисали над ущельем. Было непостижимо, как удалось монтажникам перекинуть их через бездонную глубину. Потом мачты надолго исчезали из виду. Им не по пути с петлистой дорогой.

Мы ехали с первого кордона на второй — в поселок текелийских рудокопов.

Олег Александрович вел машину свободно, привычно. Тяжелые волосатые кисти его рук спокойно лежали на белой рулевой баранке. Половина лица скрывалась полями парусиновой панамы. Виднелся только загорелый костистый подбородок и глубокая складка, протянувшаяся вдоль впалой щеки. Над его трубкой, кривившей угол рта, флегматично вился сизый дымок. Геолог вел машину как-то по-домашнему, и чувствовалось, что на этом шоссе, подвешенном между небом и землей, для него не существовало неожиданностей.

За одним из поворотов, внизу под нами, вдруг показалась цепочка узкоколейных платформ. С высоты поезд казался игрушечным, будто был составлен из ящичков от спичечных коробок, наполненных землей. Он пробирался осторожно, словно сомневался: продолжаются ли рельсы за очередным поворотом.

Я попросил остановить машину. Мы вышли к самому обрыву и долго смотрели, как эшелон, извиваясь то полудугой, то зигзагами, обходил выступы скал.

— Руда пошла! — сказал Олег Александрович.

Он стоял на обрыве, поставив одну ногу на камень, опершись на согнутое колено локтем, и глядел вниз со спокойной сосредоточенностью хозяина. В этих простых словах: «Руда пошла!» коротко и как-то очень буднично выразился итог героического подвига людей, штурмовавших ущелье. Но в спокойном голосе разведчика недр я уловил горячую удовлетворенность, потому что уже не раз слышал эти же слова во многих других местах от многих других людей, подводивших короткую черту под завершенной работой. Вот так же сказал бы: «Чугун пошел!» металлург, вглядываясь в сверкающую лавину огня и металла, только что хлынувшую из лётки доменной печи. Или строитель, прислушиваясь к обвальному грохоту пущенных турбин, сказал бы: «Вода пошла!»

Два скупых слова, как выражение непреклонной воли, звучат на степных дорогах, в таежных дебрях, в кромешной тундре, в горах и пустынях— во всех нехоженых углах. Слова величайшего наступления!

Последний вагон скрылся за выступом скалы. На задней площадке белой птицей замелькал платок. Нас заметили на обрыве. Олег Александрович вынул изо рта трубку и ответно помахал ею в воздухе.

— Наталка покатила, — сказал Олег Александрович, снова садясь за руль. — Единственная девушка на нашей дороге. Кондуктор. Вы ничего не слышали о ней?

— Нет, а что?

— О! — вскинул бровь геолог.

И он рассказал вот какую историю про Наталку.

Наталка приехала на рудник вместе с добровольцами откуда-то из Приднестровья. Она не была той классической украинкой — с темными, как ночь, глазами, с косами, уложенными на голове тяжелой короной. Наталка — невеличка ростом, сероглаза, стрижется коротко, по-мальчишески. Она озорна и непоседлива. Но зато пела бесподобно, как истая украинка. Она привезла с собой те самые красивые песни вишенной, тополевой Украины, от которых, когда слушаешь, почему-то становится не по себе. Бывало, вечером заберется с ногами на подоконник в горняцком общежитии, обхватит руками колени, закинет голову, прислонится затылком к косяку и начнет тревожить песнями душу. Притихнут в комнате подружки. Слушают, света не зажигают. Жарко пыхают под окном папироски собравшихся парней. А она поет. И задумчивые песни с берегов хуторских ставков под сонными тополями летят и гаснут в темной тянь-шаньской ночи.

Подружки ее работали на стройках и в столовых, и лишь она одна попросилась на транспорт. Может быть, потому, что не любила сидеть на одном месте.

В тот день Наталке выпало ночное дежурство. Она приняла его от своего сменщика в полночь. Маленький состав в десяток открытых вагонов отвалил от подножья рудоносной горы и скрылся в темном коридоре ущелья. Поезд шел медленно, притормаживая. Прожектор на паровозе, ощупывая дорогу, скользил по нависшим обрывам, выхватывал из темноты одинокие ели, одетые в сизо-зеленые шинели и похожие на застывших часовых.

Было холодно. От грохочущей где-то внизу реки тянуло сыростью. Наталка закуталась в черную шинель, глубоко засунула руки в рукава и, поставив локти на бруствер, от нечего делать следила, как на убегающих из-под заднего вагона рельсах поблескивал отсвет красного фонаря.

Наталка уже много раз ходила с рудой и знала дорогу до мельчайших подробностей. Даже ночью она могла определить, где, в каком месте находится эшелон. Прошли