Том 1. На рыбачьей тропе ; Снега над Россией ; Смотри и радуйся… ; В ожидании праздника ; Гармония стиля - Евгений Иванович Носов

Геолог просил не ожидать его сегодня. Он ушел на четыре дня в разведку с целой группой и если не вернется завтра, то задержится еще.

Вдруг в дверь постучали. Стук был робкий, неотчетливый. Я подумал, что ослышался. Но стук повторился, и я пошел открывать.

На пороге стоял Избасар. Он был одет в старый ватный чапан, туго перепоясанный патронташем. За плечами поблескивал ствол ружья.

— Салям алейкум, старина! — обрадовался я. — Почему с ружьем?

— Как — зачем? — радостно засиял Избасар. — Архара стрелять. Горняки говорят: приезжай, покажи, как барана стрелять. Завтра пойдем. Хозяин дома?

Я ответил, что Олег Александрович в горах. Избасар укоризненно покачал головой.

Охотник снял у порога ичиги и прошел в комнату, мягко ступая в шерстяных носках. Он долго оглядывался на геологические образцы. Потом сказал:

— Только архар не бегает.

Я вскипятил чай. Избасар пил из чашки, зажав ее в обеих ладонях, и не спеша выкладывал новости. Потом он рассказал, как однажды, приехав на рудник, спускался в шахту. Сначала никак не хотел. Боялся. Думал, что там темно и надо лезть на четвереньках, как в той пещере, которая его когда-то напугала. Но его уговорили горняки. «Ведь должен Избасар посмотреть своими глазами на тот клад, который он нашел», — сказали они. И он согласился. На него надели робу, шлем, повесили на грудь фонарик. Он облазил все забои и штреки и очень удивился, увидев под землей электровоз. С тех пор он всем рассказывал об этом — и в родном ауле, и случайному охотнику где-нибудь на привале в горах, и теперь вот мне.

— Как в городе! — заключил он.

На рассвете, когда я еще спал, Избасар исчез. Он пошел скликать местных охотников-горняков на вылазку за дикими баранами.

Весь воскресный день я провел, как всегда, на улицах поселка. Они были оживлены. Маленькая республика горняков отдыхала. На набережной играли дети. Они делали из бумаги галок и пускали их над рекой — чья перелетит. Возле клуба, в крошечном сквере, прогуливалась молодежь. Ей в поселке скучновато. Клуб еще не отстроен. Многие на вечер уезжали с автобусом на первый кордон. Там и просторней, и многолюдней, и веселей.

Клуб стоял на возвышении — нарядный и любовно сделанный. Широкая лестница, открытая терраса, колонный вход, большие окна, лепной фронтон — как все новые рабочие клубы в поселках. Леса уже были сняты. Осталось только кое-что доделать внутри, и, пожалуйста, вывешивай афишу.

Уже под вечер я сидел в цветнике и делал зарисовку клуба. Неожиданно с шоссе свернула грузовая машина с огромным тесовым ящиком. Машина остановилась у клубного подъезда. На боках ящика была намалевана черным огромная ваза и внизу надпись: «Не кантовать».

Собрались любопытные. Они гадали, что это могло быть? И вдруг по кольцу людей, окружавшему машину, прокатилось радостное: «Рояль привезли!»

Слова: «Привезли рояль» полетели по поселку. Они неслись с таким событийным звучанием, как примерно когда-то прокатилась весть по Москве: «Метро пустили!»

Вскоре к машине нельзя было пробиться. Бежали ребятишки, степенно карабкались на гору старики, часто останавливаясь, будто бы осмотреться. И так же, как когда-то при ломке старой Избасаровой хибарки, полетели советы, как лучше начать разгрузку. Кто-то, обрадованный осенившей его мыслью, крикнул:

— Ребята, айда за краном! Мы его мигом!

На него тут же зацыкало с десяток голосов:

— Тебе — все краном! Привык ворочать. Больно горячо запущен.

— Тут краном не способно. Чего доброго, уронить можно, — резонил чей-то хрипловатый старческий басок. — Вон и посуда на ящике намалевана. Стало быть, краном — никак нельзя. Надо на руках.

— Верно! На руках его! — с готовностью подхватили многие.

— Мы его — мигом! — Я узнал задорный голосок того, что только что хотел бежать за краном.

Открыли все три борта. Откуда-то появились длинные толстые доски. Их прислонили к днищу кузова. Десятки рук потянулись к ящику. Многие никак не могли протиснуться к нему, но вместе с другими, навалившимися на груз, азартно кричали: «Раз-два! Ваяли!» Ящик медленно заскользил по доскам.

— Полегче, хлопцы! Полегче! Лишние, не мешай-сь!

На последней трети досок, когда уже стало удобно взять ящик снизу, его подхватили и понесли. Толпа расступилась, смешиваясь, и повалила следом.

Прибежал запыхавшийся заведующий клубом с ключами от помещения. Он распахнул двери и, стоя на высоких ступеньках, несколько картинно, видимо от переживаемого волнения, широко взмахнул ключом и крикнул, как Кутузов на Бородино:

— Сюда, ребята!

Но ребята опустили ящик на землю, и один из них, черный чубатый горняк, отирая рукавом разгоревшееся лицо, крикнул на завклубом:

— Чего командуешь? Петро, неси топор.

Петро, поборник кранов и всякой прочей техники, умчался за топором. Заведующий пришел в ужас.

Бегая от одного к другому, он стал отчаянно взывать к милосердию:

— Понимаете ли вы, что это такое? Это же концертный рояль! Тысячами пахнет. С меня за него голову снимут. Государственное имущество!

— Отойди, говорю! — насупился чернявый. — Мы тоже государственные.

Завизжали гвозди под топором. Ящик стали вскрывать.

Когда все доски были разобраны, внезапно наступила тишина. Люди, как завороженные, стояли перед сверкающим чудом. Никто не решался хотя бы пальцем притронуться к незапятнанному сиянию черного лака на боках инструмента. И только крышка рояля, всего лишь на одно мгновение отразившая изумленные лица горняков, стала матовой. Она запотела от взволнованного дыхания окруживших рояль людей.

— Сыграть бы… — робко шепнул кто-то.

— Это верно.

Черноволосый отомкнул крышку клавишей и неуверенно поднял ее. Блеснула бело-черная панель.

— Кто умеет играть? — спросил он, окидывая всех взглядом.

Люди затоптались на месте. Все молчали.

— Зря, выходит, разломали ящик.

— Дайте пройти, товарищи, — послышалось где-то позади. — Что случилось?

К роялю протискивался Олег Александрович. Еще издали я заметил его парусиновую измятую панаму. Лицо было небрито и черно от загара. Выйдя на свободное место, он остановился. Его усталые в морщинках глаза вдруг стали какими-то солнечными от внутреннего тепла обрадованной души. Он весь воспрянул. Одним движением плеча сбросил с себя тяжелый, сутуливший его долговязую фигуру рюкзак, протянул перед собой руки и поочередно на каждой закатал рукава по самый локоть. Кто-то принес строительные носилки. Олег Александрович поставил их на бок, присел и беззвучно положил свои сильные руки на клавиши. Люди жадно и ожидающе следили за каждым его движением.

— Я вам сыграю «Богатырскую симфонию» Бородина, — мягко объявил он и обвел взглядом людей. Он чуть заметно