Том 1. На рыбачьей тропе ; Снега над Россией ; Смотри и радуйся… ; В ожидании праздника ; Гармония стиля - Евгений Иванович Носов

Он немного помедлил, будто вспоминая мелодию. Потом вскинул обе руки, дробно и торопливо прошелся пальцами по клавишам. Рояль звучал отлично.

Геолог подождал, вслушиваясь, пока замрет долго не хотевшая улечься «ля». Когда звук почти совсем истаял, он вдруг энергично взял басовый аккорд и неторопливо, очень плавно повел мелодию. Рояль запел. В его сверкающем корпусе гулко забили, накатываясь одна на другую, смешиваясь и снова накатываясь, волны торжественных звуков. Они были сильны, мужественны и неторопливы, как набат. Черные волосатые кисти рук геолога, привыкших иметь дело с обломками скал, переворочавших тонны породы, рук, один вид которых на белых клавишах рояля вызвал бы брезгливую усмешку в кругу ценителей изящных вещей и манер, внезапно перевоплотились, стали гибкими и необыкновенно подвижными. Вместе с тем в них не было подчеркнуто эстрадной торопливости и позы. Эти сильные руки были под стать вызываемой ими то задумчиво-мужественной, то торжественно-суровой мелодии. Они были красивыми в эту минуту.

Музыка, переполняя до краев рояль, разливалась, ширилась и росла. Звуки то плескались тихой речкой на песчаной отмели, то глухо шумели спелыми хлебами на степном раздолье, то грозно раскатывались отдаленным громом. А в них вплеталась какая-то бесконечно знакомая всем песня, очень понятная и очень близкая. Но какая — никто никак не мог вспомнить. И напряженно вспоминая эту неуловимую песню своей родины в своей душе, люди слушали, иногда глубоко вздыхая, иногда глухо откашливаясь в кулак, чтобы перебить что-то, подкатившееся к самому горлу.

Между тем в ущелье спустился вечер. Горы посинели и отодвинулись в темь. В поселке вспыхнули огни.

Я слушал величавые раскаты рояля и вглядывался в лица живых, осязаемых героев моих давнишних забав… Географические тайны. Вот они, совсем рядом.

Обыкновенные, простые люди. Какой-то пожилой горняк, с обвислыми седыми усами на темном, в угольных крапинках лице посадил себе на плечи, чтобы лучше было видно, внучку. Громадная заскорузлая пятерня горняка сжимала детскую ручонку, в которой зажато недоеденное яблоко. Рядом с ним тот самый чернявый, что вскрывал рояль. Брови насуплены, лицом суров и неприступен, а пальцы мнут и мнут пустую папиросную пачку. У его плеча неспокойно вертится фэээушная фуражка. Паренек то и дело озирается, будто ищет кого-то. Стоит Избасар, опершись обеими руками на дуло винтовки. Рядом с его грузной, в ватном чапане, фигурой совсем тоненькой и хрупкой кажется Наталка в своем летнем штапельном платьице с голубой газовой косынкой на стриженых волосах…

Обыкновенные простые люди, с виду не богатыри и не герои. Но каждому хочется пожать руку. Пожать руку всем, кто создавал эту богатырскую симфонию. Вон она за их плечами переливается тысячами огней. Огни янтарными бусами просыпались вниз по ущелью, вдоль улиц, засветились в окнах домов, на шахте, в здании компрессорной станции, они карабкаются куда-то вверх и перемигиваются над отвалами и узкоколейками, проложенными по карнизам рудоносной горы, бегут фарами автомашин, режут темь прожекторами подъемных кранов и экскаваторов, вспыхивают голубыми молниями электросварки. Они порхают светлячками на шлемах горняков, идущих на смену, и стремительно мчатся по ущелью, буравя черную нефть ночи немигающими глазами паровозов. Световая азбука труда!

А сколько таких огней зажглось в этот вечерний час на необозримых просторах страны! Сколько глухих нехоженых углов осветилось волей вот этих, вот таких же простых людей, что собрались здесь у рояля! Сколько новых кружков появилось на карте. И сколько еще появится!

Я читал эту световую азбуку, нащупывал за нею неясное сияние снежных вершин и думал: «Какой пророк, какой ясновидец мог бы предсказать, что все это будет — и город в горах, и ароматные маттиолы перед клубом, и будет звучать концертный рояль под черным тянь-шаньским небом? У кого хватило бы фантазии на то, чтобы предположить, что когда-нибудь эти грозные пики будут слушать Бородина?»

Песни гор

Мне случалось ездить по неспокойным и утомительным дорогам предгорий Джунгарского Алатау. Дороги эти стремительны и петлисты, как горные речки. Врезанные в скалы, каменистые, они и в самом деле похожи на пересохшие русла. Когда в горах бушует внезапный ливень, в теснины дорог, случается, прорываются потоки воды. С грохотом подпрыгивая и взметая грязно-желтые брызги, мчатся смытые булыжники и обломки скал. Застигнутая в такой теснине, отара в страхе шарахается, обезумевшие овцы карабкаются вверх по отвесным обрывам, спасаясь от смертоносной лавины. И горе шоферу, если в эту страшную минуту в машине что-нибудь заест.

Эти дороги только для коней с крепким сердцем и машин с надежным мотором. Но местные шоферы, привычные к крутому нраву гор, водят автомобили на хорошем газу, и случайные пассажиры стискивают зубы, чтобы на ухабах не откусить язык.

Как-то я пробирался на джайляу, куда в начале мая перекочевали отары каратальских колхозов. После долгого ожидания попутной машины наконец на поднятую руку остановился доверху заваленный тюками серый от пыли ЗИС. В кабине уже сидели двое, и шофер-кореец, обнаженный до пояса, жилистый, черный, как мореный дуб, сверкнув браслетом часов, показал на кузов. Я забрался на тюки, и мы поехали.

Двадцать километров пути по горной дороге изматывают больше, чем тысяча по асфальту. На подъемах ЗИС натужно выл, чихал синим удушливым дымом и, грузно осев на задние рессоры, метр за метром карабкался к перевалу. Я представлял, как шатуны двигателя, обливаясь горячим маслом, из последних сил вращали коленчатый вал. Каждую секунду в сердце машины могло что-то не выдержать, оборваться… В заднее окошко кабины я напряженно и ревностно следил за шофером. Лица его не было видно. По спине, между подвижных лопаток, стекала струйка пота.

На перевалах водитель останавливал машину, выпрыгивал из кабины и опускался у обочины по-корейски на корточки. Машина, остановленная на короткую передышку, все еще вздрагивала. Очевидно, это бурлила в трубках радиатора вскипевшая вода.

Мы выкуривали по папиросе и трогались дальше. За каждым перевалом начинался крутой извилистый уклон. И это ничуть не лучше подъема. Снова напряженное ожидание чего-то, снова руки судорожно хватались за веревки на тюках. Машина скрипела всем кузовом, колеса скользили по камням. Впереди на поворотах то и дело открывались провалы, откуда доносился зловещий грохот горной реки. Передний буфер буквально повисал над обрывом, машина медленно выруливала, тесно прижимаясь бортом к нависшей скале, и на тюках трещала обшивка, раздираемая об острые выступы.

На последней трети спуска шофер давал машине волю, и она напропалую мчалась вниз. Ветер перехватывал дыхание, появлялось ощущение какой-то пустоты, как при падении на качелях. Раза два мой дорожный чемоданчик срывался с кузова и летел вниз под откос, перевертываясь