Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн

в самых глухих наших углах, что было бы несправедливо заставлять менее значительных писателей тягаться с ним. Все прочее, как вы сами говорите, милая фрейлейн Лицци, не идет ни в какое сравнение. Сознайтесь, что это было бы опасно и нежелательно для нашего вечера.

— Нежелательно, нежелательно! — повторил Туркхеймер.

— Но без Клемпнера программа будет неполной! — воскликнула Лицци, уже почти в отчаянии.

— Что ж, придется поступиться полнотой, — небрежно ответила Адельгейда.

Клемпнер, которого Лицци подталкивала локтем, понуждая лично выступить на защиту своих интересов, держался смирно. Улыбаясь с веселой флегмой, он отклонил неискренние комплименты Адельгейды скромным поклоном и предоставил своей злосчастной заступнице унижаться до конца.

— Сударыня, — снова начала Лицци, — как можно так переоценивать положение молодого начинающего драматурга! Клемпнер не менее всякого другого нуждается в поддержке. Успех «Мести» — это, конечно, много, но еще не все. Сборов, как вы знаете, пьеса уже не делает, и постановка его второго произведения, возможно, натолкнется на трудности…

— О! — протянула Адельгейда.

Она откинула голову, и ноздри ее, темные и широко раздувающиеся, явно вдыхали упоительный аромат, аромат Лицциного отчаяния и мучительного унижения. Актриса принудила себя к последнему усилию.

— Имя молодого автора может слишком быстро изгладиться из памяти публики. Достаточно, чтобы вещь не имела успеха, не пошла — и с ним кончено. Клемпнер доказал, что он достоин покровительства, а где может он найти покровительство, как не у вас, как не в вашем доме, сударыня!

Адельгейда с сомнением пожала плечами.

— Я была бы очень несправедлива к господину Клемпнеру, если бы поверила тому, что вы говорите. Неужто наш скромный дом может служить рекламой всеми признанной знаменитости! Милая фрейлейн, вы могли бы с тем же основанием требовать от нас, чтобы мы поддерживали славу знаменитого Веннихена. Нет, гений не так скромен!

Туркхеймер изображал из себя эхо:

— Ну, конечно же, гений не так скромен!

— Скромны только ничтожества, — с ударением провозгласил Кафлиш.

Клемпнер, который делал вид, будто все это имеет к нему весьма отдаленное отношение, расхохотался, и другие последовали его примеру.

Лицци пришлось признать себя побежденной. Она вдруг побагровела, выпрямилась в кресле и резко сказала:

— Странно, вопрос идет как будто бы об искусстве, а на самом деле натыкаешься на интриги и кумовство.

— Вы серьезно так думаете? — спросила Адельгейда, с холодным любопытством наблюдавшая бессильную злобу Лицци.

— О да, к сожалению, это так! Некоторые люди как будто собираются сделать что-то для искусства, а приглядишься, и оказывается, что они просто хотят осветить бенгальским огнем собственного любимчика.

— Нет, я вам скажу! — испуганно вставила фрау Мор.

Адельгейда удовольствовалась тем, что жалостливо и удивленно покачала головой. Дамы хихикнули, наставили лорнетки на Лицци и чуточку отодвинули свои стулья.

Но Туркхеймер проявил необыкновенную живость. Он потирал руки, вихляясь и хихикая, затем склонился с ироническим раболепством перед актрисой и принялся отпускать веселые шуточки:

— Осветить бенгальским огнем собственного любимчика! Феноменально, глубокоуважаемая фрау Лаффе, феноменально! Ведь любимчики есть у каждого из нас, в этом приходится признаться, ничего тут не поделаешь. Иметь любимчика, ой, как приятно, — и обходятся они нам тоже немало, наши любимчики, — прибавил он с новым взрывом веселости.

Он схватил Клемпнера за руку, фамильярно хлопнул его по животу и громко расхохотался ему в лицо. Клемпнер позволил себе подхихикнуть в том же тоне, отчего веселость Туркхеймера только возросла. Его партнер сейчас же тоже удвоил веселость, и с минуту они стояли друг против друга, раскрыв рты, задыхаясь, трясясь от смеха, со слезами на глазах, совсем одурев. В конце концов они сами испугались своей веселости, переходившей в истерику, и, удивленно поглядев друг на друга, разошлись.

Лицци быстро поднялась. Она окинула собрание взором, исполненным высокомерного презрения, затем, шуршащая и величественная, трагической поступью свергнутой королевы, направилась к двери. Клемпнер пошел следом, глубоко втянув голову в плечи.

Общество начало расходиться. Андреас, на которого эта сцена произвела не слишком благоприятное впечатление, собирался незаметно исчезнуть. Но Туркхеймер, внезапно преградивший ему путь, взял его под руку, почти что с нежностью похлопал по плечу и осведомился:

— Уже уходите, мой дорогой? Ну, если вам по вкусу наша компания, приходите почаще. Жена, как я случайно узнал, весьма к вам благоволит. — Он хитро улыбнулся и прибавил: — И я тоже.

На лестнице Кафлиш догнал Андреаса.

— Размышляете о своих деяниях? — спросил он.

— Нет, о каких?

— Ишь ведь, не знает! — ликующе воскликнул журналист. — Попал в самую что ни на есть точку и не знает! Я всегда говорил: таким, как вы, счастье само в руки лезет.

— Позвольте, что вы имеете в виду?

— Ну, только не лишайте меня вашего расположения, дорогуша. Теперь к вам на козе не подъедешь. Вы оказали Туркхеймеру дружескую услугу, а он этого не забывает. Вы теперь, можно сказать, пристроены, и акции ваши стоят высоко.

— Да объясните же, наконец, что вы, собственно, имеете в виду?

— Теперь-то вы, надеюсь, поняли, что совершенно недооценивали Лицци. Хорошими ролями, хоть она до них и большая охотница, Лицци не прельстить, особенно если предлагает их конкурент ее Дидериха. Это-то как раз и есть героическая черта ее характера. В простоте душевной вы, понимаете ли, сильно разозлили бедную девушку вашей «Непонятой героиней». Вот она и стала грубить Адельгейде, а та, конечно, сразу же отыгралась на Клемпнере. По пословице: «Не тронь моей собаки, и я твоей не трону», — не в обиду вам будь сказано, дорогуша.

— Вы намерены сегодня приводить еще много цитат?

— Ладно, пренебрежем. Так вот, я хотел сказать — Туркхеймер воспользовался удобным случаем, чтобы развязаться с Лицци, а иначе он ни за что не решился бы. Сами посудите, что мог он поставить ей в вину? Уж не Дидериха же, — тот включен в договор, как обязательная статья. А теперь он от нее отделался и обязан этим только вам. Потому он и был так игрив с Клемпнером. Ну, вот вы и призадумались, и не без основания. Только не позабудьте, что рассказал вам все я, я — Кафлиш из «Ночного курьера», и разрешите оставить вас наедине с вашими грезами. Мне пора за работу, не то Бединер задаст. — Он побежал вниз, перепрыгивая через ступеньки и не переставая говорить: — Простота — лучшая политика, это и слепому ясно. Кто это сказал, что…

И он исчез, так и не разразившись цитатой…

До Андреаса, остановившегося на площадке лестницы среди орхидей и пурпурных кактусов, донесся сверху густой ораторский бас адвоката Гольдхерца.

— Скажите, что это за молодого человека вы себе завели?

Туркхеймер ответил:

— Вам он тоже нравится? Это и есть любимчик