Избранные произведения писателей Южной Азии - Такажи Шивасанкара Пиллэ

— Ты хоть сейчас куда-нибудь отослал бы ее вместе с приплодом, — посоветовал писарь. — Мы ведь не потерпим такой нечестивости.

— Мы тебя и близко к храму не подпустим! — пригрозил Авадхани.

— Вся деревня против тебя ополчится, — сказал мунсиф. — Тебе по-хорошему говорят. Берегись, мы не будем сидеть сложа руки!

Гаварайя мгновенно вскочил, рванул к себе лом, стоявший у стены:

— А ну, кто посмеет? Я что, у кого-то деньги украл? Я вас звал сюда? Кто вы такие, чтоб мораль мне читать? Только суньте нос в мои дела — одним ударом дух вышибу! Ну, подходи, кто первый?! — Гаварайю всего трясло.

Авадхани поднялся. Встали и остальные.

— Так, значит, ты ее не бросишь? — спросил Авадхани.

— Не брошу.

— Тогда мы изгоняем тебя из общины. Ни стирать, ни стричь никто к тебе не придет. Увидим, станет ли кто работать у тебя на поле, — объявил Авадхани. Мунсиф, повернувшись к одному из слуг, приказал:

— Бей в барабан, собирай народ!

Гаварайя окинул их свирепым взглядом.

— Идите отсюда, вы, почтенные! В вашей проклятой деревне я не останусь, даже если просить будете. И не допущу, чтобы мой ребенок рос здесь! Тьфу! — Он плюнул вслед Авадхани и сопровождавшей его свите.

Через неделю дом Гаварайи опустел. Кто-то сообщил, что Гаварайя продал и дом, и землю и обосновался в городе.

Перевод с телугу В. Удовиченко.

Яшпал

СВИДЕТЕЛЬСТВО О ПРЕДАННОСТИ

Рассказ

Яшпал (1903—1976) — индийский прозаик, представитель литературы на языке хинди, автор многих романов и около двухсот рассказов. Особой известностью пользуется его роман «Ложная правда» (1958—1960) — о трагических событиях раздела страны на два государства в 1947 г.

Три романа Яшпала — «Дивья» (М., 1959), «Ложная правда» (М., 1963) и «Амита» (Л., 1975), а также многие рассказы писателя переведены на русский язык.

В рассказе «Свидетельство о преданности» речь идет о национально-освободительном движении в Индии против английского империализма в 50-х годах XX в., завершившемся предоставлением Индии независимости в 1947 г.

Ранним утром пандит Бансидхар прогуливался по платформе станции Билхара в ожидании поезда на Горакхпур. Одет он был на городской манер — брюки, пиджак, расшитая шапочка корабликом. Там же, на платформе, находилось еще человек двадцать, все больше народ деревенский, в грязной, дешевой одежде, с накидками на плечах, с мешками и палками в руках, они сидели и судачили о чем-то своем. Какая-то женщина в нарядном сари, край которого, наброшенный на голову, она придерживала двумя пальцами правой руки, украдкой бросала на толпу любопытные взгляды. Другая, укрыв грязным сари своего ребенка от чужих глаз, кормила его черствым хлебом. Какой-то молодой человек курил сигарету, а рядом несколько мужчин, по очереди затягиваясь трубкой, коротали время томительного ожидания. Разговор шел преимущественно о городском суде: поезд прибывал в Горакхпур в девять часов, и все спешили попасть к открытию судебной канцелярии.

У себя в деревне пандит Бансидхар был единственным образованным человеком: он окончил среднюю школу. Его отличительными чертами были аккуратность и благонамеренность. Однако, несмотря на это, пандит не служил на государственной службе, он вел дела, завещанные ему предками: владел землей — бигхов[138] семьдесят — восемьдесят — в окрестных деревушках, держал мануфактурную лавку; занимался ростовщичеством, и амбары его были набиты зерном. Служить в учреждении — слов нет, честь великая, а на поверку выходит — одна пустота. Взять хотя бы полицейского инспектора из Лавны — почет ему и уважение на весь район, а сам он постоянно берет у пандита Бансидхара деньги под залог. Что ж, пандиту не зазорно — он хоть пополам согнется перед инспектором, от него не убудет, а у инспектора все равно никакого капитала нет и не предвидится.

Сегодня утром пандит, как и прочие собравшиеся на платформе, тоже думал о суде. Как раз сегодня должно быть вынесено решение по делу его арендаторов Муркаи и Гафуры. К тому же надо бы подать заявление на Радхе, чтобы лишили его земельного владения. «Расходов-то сколько… Одному адвокату пришлось заплатить кругленькую сумму, — размышлял пандит, — около десятки возьмут приставы за выдачу решения — смотришь, полтораста рупий придется ухлопать, никак не меньше. Почти столько, сколько за трехлетний урожай выручишь, а налог, верно, придется из своего кармана платить… И все же выгода, чистая выгода. По одной только статье убыток, тут уж ничего не поделать… Пять бигхов можно будет отобрать у этого Радхе, — неплохо! Покончу с тяжбами и на базар зайду, там тоже есть одно дельце. Вернуться бы поскорей домой, хотя бы четырехчасовым поездом, а то в городе одни траты, шум, суета, отдохнуть негде… Однако что же этого проклятого поезда нет? Уже давно пора бы ему прийти!»

Прочие пассажиры, полагая, что движением поездов распоряжается сама судьба, болтали, курили, почесывали тело, зудевшее под грязной, пропахшей потом одеждой, и покорно дожидались прибытия поезда. Но столь образованному человеку, каким был пандит Бансидхар, движение поездов не представлялось непостижимой тайной, такой, например, как свирепый ураган. Он твердо знал: поезд подвластен воле человека. Отчего он опаздывает и когда прибудет в Билхару, можно спокойно выяснить у начальника станции.

И вот, когда ему наскучило ждать, пандит прошел к начальнику станции и с вежливой улыбкой осведомился:

— Намного опаздывает поезд?

Писавший какую-то бумагу начальник, ругнувшись по адресу стоявшего на столе телефона, хмуро ответил:

— Не знаю, что и делать! Связи нет! Померли они все, что ли, там, в Макуе!

Солнце поднялось над манговыми деревьями, и лучи его осушили росу на высоких, по пояс, стеблях сахарного тростника, росшего неподалеку. Стало жарко. Утомленные вынужденным бездельем люди сетовали на то, что теряют драгоценное время. В волнении они то вставали, то снова садились. Несколько раз пандит Банейдхар, прикрывая ладонью глаза, поглядывал на семафор, протянувший в небо свою единственную руку. Семафор этот, недвижимый, словно замерший, казалось, уже вечность не подавал сигналов. На лбу у пандита выступила испарина: в костюме было жарко, а главное — мозг сверлила мысль о том, что он вовремя не попадет в суд.

Глаза пассажиров были прикованы к железнодорожному полотну, тянувшемуся из Макуи. Вдруг на востоке появилось нечто похожее на облачко; нет, то был не дымок паровоза, а легкая пыль, поднявшаяся над зелеными кронами деревьев в побелевшем от зноя небе. Ожидающие уже улавливали неясный шум — не свисток поезда, не грохот его колес, а голоса приближающихся людей.

И уже спустя несколько минут показалась толпа. Люди несли развернутые знамена; подняв руки высоко над головами, они кричали:

— Бандематарам![139] Да здравствуют индусы и мусульмане! Да здравствует мать-Индия! Да