Избранные произведения писателей Южной Азии - Такажи Шивасанкара Пиллэ

Вслед за мунсифом прибыли на совет писарь и все уважаемые люди деревни. Решили посмотреть, прогонит Гаварайя распутницу или же сам уйдет из деревни. Кто-то сказал, что в поселке неприкасаемых в то же утро вспыхнула холера, и все из-за того, что в деревне появилась эта шлюха. Старшая сестра Авадхани, приоткрыв одну створку двери, возмущенно заявила:

— Мы, женщины, от стыда сгораем. Если в деревне будет процветать такое бесстыдное распутство, то куда, скажите, мужним женам деваться? Только в речку вниз головой!

— Сейчас Гаварайи нет дома. Как придет, вы, старейшины, поговорите с ним. Он вас не ослушается. Объясните ему, уважаемый Авадхани. Гаварайя теперь не тот, что раньше. Теперь он научился различать, что хорошо, а что плохо. Сейчас он бога чтит и вас уважает! — высказал свое мнение Сешагири — самый богатый крестьянин в деревне.

— А сколько надежд возлагали мы на Гаварайю! — вздохнул мунсиф, вспомнив про ограду и про двадцать пять тысяч.

— Так ведь есть же тетка у Гаварайи, — подхватил писарь. — Что она-то? Неужто ей все равно?

— Да тетка одной ногой в могиле стоит. Она и с постели не встает. Совсем старая стала.

Когда уже стемнело, Гаварайя подъехал к своему дому на велосипеде. Войдя в дом, он увидел Авадхани, писаря, мунсифа. Подняв брови, Гаварайя вопросительно вскинул голову. Авадхани все рассказал ему. Глаза у Гаварайи налились кровью, толстые губы затряслись. Он быстро шагнул в угол, поднял лом, рявкнул:

— Убью суку поганую!

— Что ты, что ты, дорогой Гаварайя! — перепугался Авадхани. — Не одному тебе — и нам отвечать придется! Вышвырни ее из дома, и дело с концом.

Гаварайя бросился к сараю. Все решили, что дальше оставаться в его доме небезопасно, и поспешно удалились. Ворвавшись в сарай, Гаварайя увидел свою жену. Она лежала лицом вверх прямо на земле. Подойдя ближе, он замахнулся ломом. В последний миг что-то его остановило. Мертвая, что ли? Или живая? — подумал он. Опустившись на колени, всмотрелся в изможденное, бледное лицо. Свалявшиеся волосы космами разметались по плечам, по земле.

— Малышка! — позвал он хриплым голосом.

Она открыла глаза. Узнала Гаварайю. По щекам катились слезы.

— Не трогай меня, я уйду, — прошептала она.

Гаварайя вспомнил свою мать, которая перед кончиной вот так же, подняв руки со сложенными вместе ладонями, посылала прощальный привет его отцу. Руки у «малышки» бессильно опустились. Некоторое время Гаварайя сидел неподвижно, потом сбегал в дом, принес в ведре воды и полную миску вареного риса.

— Малышка! — снова окликнул он жену. Та открыла глаза. — Вставай. На, поешь. С рассветом уходи. Чтобы духу твоего здесь не было. Ясно? — Она кивнула. Гаварайя поднялся. — Если утром найду в этом сарае — быть тебе на том свете! — И ушел в дом.

Ужинать Гаварайе не хотелось. Ноги горели, словно он ходил по раскаленным углям. За окном потемнело, небо заволокли черные тучи. Ветер порывами налетал на деревья, шумел листвой, бился о карниз и, дико завывая, уносился прочь. Гаварайя долго ворочался с боку на бок, потом задремал. Ему приснился жуткий сон. Его отца и мать привязали к столбу и обложили со всех сторон поленницами, Авадхани, писарь и мунсиф развели костер. Отец с матерью кричат, плачут. Вот они уже охвачены пламенем, вот почернели, обуглились, превратились в пепел. И вдруг из пепла появляется кто-то и быстрыми шагами идет к сараю на заднем дворе дома Гаварайи. В одной руке — раковина, в другой — чакра[137], на лбу священный трезубец. Всем обликом он походит на Венугопаласвами, статую которого Гаварайя видел в храме. Из глаз Венугопаласвами текут слезы — бог плачет. Он берет на руки младенца, который лежит рядом с «малышкой», и говорит ей: «Ты не бойся. Я здесь, я с тобой». А тем временем из деревни сбегаются люди с факелами в руках и поджигают сарай. Он в один миг вспыхивает. В огне горит бог, горит «малышка», ее младенец…

Гаварайя в ужасе проснулся. Лоб мокрый от пота. В окна стучит ветер, оглушительно грохочет гром, полыхают молнии. Гаварайя вытер лицо, налил из кувшина полный стакан воды и жадно выпил. Глянул на улицу — кромешную тьму рассекла слепящая вспышка молнии, высветив храм Венугопаласвами.

И Гаварайю вдруг озарило. Он поднялся, взял фонарь и вышел на задний двор. Под проливным дождем, борясь с напором ветра, он пересек огромный двор и приблизился к сараю. Изнутри явственно доносились слабые стоны. Гаварайя вошел в сарай. Корчась от боли, его жена каталась по земле. Не в силах смотреть, Гаварайя поставил фонарь и вышел. Долго стоял под ливнем, на холодном ветру. Ослепительно сверкнула молния, раздался страшный треск. Дико закричала в сарае жена. С минуту Гаварайя стоял, окаменев, пока до него не донесся детский плач. И тут на суровом, безобразном лице Гаварайи появилось подобие просветленной улыбки. Не обращая внимания на ливень, в непроглядной темноте, освещаемой лишь вспышками молний, он кинулся в деревню за повитухой…

К восьми часам утра Авадхани, писарь, Сешагири, мунсиф собрались на веранде дома Гаварайи.

Дождь перестал. В лучах утреннего солнца омытые ночным ливнем листья деревьев, трава и даже черные крылья вороны, усевшейся на крыше дома Гаварайи, весело поблескивали. Только лица у Авадхани и пришедших с ним были совсем не веселы. В глазах — досада и злость.

Через некоторое время из дома к ним твердым шагом вышел Гаварайя; сощурив маленькие глазки, он равнодушно глянул на пришедших.

— Не думал я, что ты, Гаварайя, так поступишь, — угрожающим тоном начал Авадхани. — Считал тебя достойным человеком. Ты что, примешь к себе в дом потаскуху? Возьмешь к себе ублюдка, прижитого от другого? У тебя ни стыда, ни самолюбия нет. Более того, ты совершил грех, большой тяжкий грех! Разве бог простит тебе это? — Авадхани перевел дух.

Гаварайя спокойно сидел, прислонясь к стене. Достав из кисета табачный лист и сворачивая самокрутку, он ответил:

— Бог-то мне и подсказал.

— Что подсказал?

— Мальчика я сам должен вырастить. Ребенок у меня останется.

— Ты примешь распутную назад?! — спросил, не веря своим ушам, Сешагири.

— Да, приму. Она в два раза моложе меня. На такой женишься — что ей делать, как не бежать? А прогоню — куда она пойдет? Пускай в моем доме мальчонка растет.

Авадхани язвительно засмеялся:

— Какой же бог тебе это подсказал? Бог прелюбодеев, что ли? Даже великим отшельникам и то бог не является, а тут…

— А мне явился. Я его видел, — упрямо