Избранные произведения писателей Южной Азии - Такажи Шивасанкара Пиллэ

— Уж не водятся ли здесь тигры или медведи? — опасливо сказал Тобиб.

— Тогда твой Джонни давно бы дал о себе знать.

— А вдруг его змея ужалила?

— И в этом случае ты непременно услышал бы его лай.

— Что же все-таки могло случиться? Он ведь у меня смирный.

— Просто долго не был на воле. Кинулся за зайцем или еще каким-нибудь животным.

— Но почему он не откликается?

— Чтобы не спугнуть добычу.

Мои доводы несколько успокоили Тобиба, но он по-прежнему то и дело вскакивал и напряженно всматривался вперед.

Нам не оставалось ничего иного, кроме как запастись терпением. Над головой синело небо, сбоку высились тамаринды, позади раскинулся пруд. Вдруг за спиной раздался возглас:

— Салам алейкум!

Мы невольно вздрогнули, не ожидая чьего-либо появления с этой стороны. Обернувшись, мы увидели седого старика с удочкой и бамбуковой корзиной в руках. Он поднялся на пригорок по узкой тропке, которая пролегала по отвесному склону берега над самой водой, так что мы никак не могли его заметить.

Мы ответили на приветствие. Старик робко спросил:

— Не дадите ли вы мне спичек?

— Пожалуйста, — ответил я и дал ему коробок. Только тут я вспомнил, что у меня есть сигареты.

Я вынул пачку из кармана и протянул ее Тобибу, но он лишь мельком взглянул на сигареты и отстранил мою руку.

Старик достал бири, закурил и вернул мне спички. Я тоже с наслаждением затянулся. Курение сближает людей. Почувствовав расположение к старику, я поинтересовался:

— Хороший был улов, мия?[149]

— Да нет, одна мелочь.

Старик показал мне содержимое корзины. Рыба в самом деле была некрупная, но как-то по-особому красивая.

— Давайте посидим, — предложил я.

Старик сел. Между нашими сердцами перекинулся мостик. Сблизило нас не только общее пристрастие к табаку, но и к рыбной ловле, я ведь страстный рыболов, до умопомрачения люблю ловить рыбу.

— Джонни! Джонни! — вдруг закричал Тобиб.

В царившей кругом тишине его громкий крик прозвучал как раскат грома.

— Что случилось? — всполошился старик.

В его голосе слышалась такая тревога, что я поспешил объяснить:

— С нами был пес моего друга. Он потерялся.

— Где?

— В этих зарослях. Последний раз мы видели пса, когда он гнался за зайцем. Зовут его Джонни.

Старик сочувственно посмотрел на Тобиба.

— Садитесь, хузур, садитесь. А о собаке не беспокойтесь.

— Да замолчите вы, мия, — с плохо скрытым раздражением ответил Тобиб.

— Поверьте мне, я кое-что понимаю в животных, — без тени смущения промолвил незнакомец. — И голова моя побелела не от солнца. Садитесь же.

Старик настаивал с упорством, не свойственным обычно людям его возраста. Даже я начинал сердиться в душе, что же говорить о Тобибе? Но, как ни странно, он вдруг проявил уступчивость, сел и вопросительно посмотрел на старика.

— Вернется ваш пес, — снова заверил незнакомец.

— Вот уж полчаса прошло. Кричали, кричали, а его все нет.

— Всего полчаса, — усмехнулся старик, забирая в руку седую бороду. — Пускай пройдет год, два, пять лет, собака все равно вернется. Это вам не человек.

— Откуда вы знаете, вернется пес или нет? — Я подозрительно покосился на него.

— Раз говорю, значит, знаю, — ответил старик, перехватив мой взгляд. Лицо его светилось горделивой уверенностью.

Успокоенный Тобиб сразу почувствовал к старику глубокое расположение.

— Помолчи, Хабиб, — сказал он мне. — Что ты смыслишь в собаках? Ты ведь никогда не держал животных.

— А вот у меня нет уверенности… — начал было я, но Тобиб не дал мне договорить.

— Вот вернемся домой, я покажу тебе стихотворение, которое лорд Байрон написал на смерть своей собаки. Он даже памятник ей поставил.

— Скажите на милость!

— Там есть такая строка: «The first to welcome, foremost to defend» — «Раньше всех встречает, первым бросается на защиту». Дома прочитаешь все стихотворение. Э-э, да что толковать с глупцом…

Не знаю, каких еще грубостей наговорил бы мой друг, если бы не вмешался старик.

— Зачем же ссориться? — укоризненно заметил он. — Лучше я расскажу вам одну историю. Это не выдумка, а быль. Знаете ли вы, как называется наша деревня? — начал старик.

— Откуда же нам знать?

— Так вот, деревня называется Рупси. Раньше она называлась Рупоши, что значит «прекрасная», но со временем люди переиначили ее в Рупси.

Рупоши звали дочь крестьянина из нашей деревни, а уж как называлась деревня до того, как она появилась на свет божий, никто теперь не помнит. Эту историю рассказал мне отец, а он ее слышал еще от своего деда. Вот выслушаете меня и поймете, как и почему переменилось название нашей деревни.

Хоть и была Рупоши крестьянская дочь, а красотой не уступила бы и царевне. Другой такой красавицы и не увидишь. Все в деревне очень любили и жалели ее, потому что отец у нее был бедняк. Когда она носила в поле обед отцу, крестьяне бросали все дела и любовались ею. У всех становилось радостно на душе. Иные подкликали девочку к себе и ласково с ней разговаривали. Жители деревни любовно называли ее Рупоши, хотя имя у нее было другое; в конце концов и домашние стали звать ее Рупоши.

Слава о ее красоте разнеслась по всей округе, и когда Рупоши заневестилась, ее начали сватать даже из других селений. Но жители деревни предупредили отца: «Мы не позволим, чтобы Рупоши увезли от нас. Она наша любимица и должна остаться с нами». Мог ли бедный крестьянин пойти против воли односельчан, которые к тому же посулились взять на себя свадебные расходы? А как на грех в ту пору в деревне не было подходящих женихов. Искали долго, наконец подобрали жениха. Малый он был здоровенный и совсем не пара Рупоши. Но делать нечего, их сосватали, а затем сыграли пышную свадьбу.

Ну вот, сыграли свадьбу, все вроде бы хорошо, да только не очень. После замужества Рупоши расцвела еще ярче, но потом вдруг начала чахнуть, словно червь какой точил ее изнутри. Откуда было знать людям, что происходит с Рупоши? А муж ее, Маджу, ни о чем не догадывался, а может быть, попросту ничего не замечал. В деревне по-прежнему обожали Рупоши, баловали ее, ходила она куда хотела и когда хотела — не то что остальные женщины, которые жили затворницами.

Как-то раз в соседнем селении открылась большая ярмарка. А через несколько дней в нашу деревню оттуда пришел со своим медведем вожатый и расположился на гумне. Медвежатник этот — звали его Туфани — был молодой мужчина, статный, красивый, густые волосы стянуты ярким платком. К тому же светлокожий — родом-то он из