Приключения трех джентльменов. Новые сказки «Тысячи и одной ночи» - Фанни ван де Грифт Стивенсон

по краю бездны. Вы вырвали меня из когтей смерти, и если вы и прежде внушали мне симпатию, то можете себе представить, сколь пылкую благодарность и любовь я испытываю к вам теперь! Впрочем, я до сих пор, кажется, не в силах унять дрожь. Позвольте мне, умоляю вас, позвольте мне опереться на вашу руку и проводите меня до моей комнаты.

Глоток виски отчасти вернул заговорщику его обычное самообладание; он стоял со стаканом в руке, оправляясь от потрясения и добродушно и расслабленно улыбаясь, как вдруг взгляд его упал на несчастное, унылое лицо молодого человека.

– Боже милосердный, дорогой Сомерсет! – воскликнул он. – Что с вами? Позвольте налить вам капельку виски.

Но Сомерсет достиг такой степени отчаяния, когда никакие материальные блага утешить уже не в силах.

– Оставьте меня в покое! – выдавил из себя он. – Я погиб; вы поймали меня в сети. До сих пор я жил совершенно беспечно, я делал что хотел, никогда не ощущая за собой никакой вины. А теперь – во что я превратился? Неужели вы столь слепы, тупы и бесчувственны, что не видите, какое отвращение у меня вызываете? Неужели вы предполагаете, что я и далее соглашусь поддерживать с вами отношения на таких условиях? Подумать только, – вырвалось у него, – что молодой человек, никогда ничем себя не запятнавший, кроме излишней доверчивости и неразборчивости в знакомствах, оказался вовлечен в запутанные, гнусные, смертоносные интриги!

И, закрыв лицо руками, Сомерсет бросился на диван.

– Боже мой, – произнес Зеро, – возможно ли это? А я ведь испытывал к вам такую нежность, такую участливость! Возможно ли, дорогой Сомерсет, чтобы вы находились под властью этих отживших моральных принципов? Или чтобы вы судили о патриоте, руководствуясь представлением о нравственности, почерпнутым из религиозных трактатов? Я-то видел в вас доброго агностика.

– Мистер Джонс, – сказал Сомерсет, – ни к чему спорить. Я горжусь тем, что не только не исповедую ни одной богооткровенной религии, но и не разделяю основных положений, методов и заключений этики в целом. Ну и что ж! Какая разница?! Стоит ли выбирать слова? Вы для меня – гнусная змея, которую я бы с радостью, с наслаждением растоптал. Вы хотите взорвать ни в чем не повинных людей? Что ж, так знайте: я не просто хочу, чтобы вы претерпели невыносимый позор и муки, я хочу взорвать вас!

– Сомерсет, Сомерсет! – пролепетал Зеро, смертельно побледнев. – Зачем вы так со мной? Вы оскорбляете, вы глубоко раните меня, Сомерсет!

– Дайте мне спичку! – в бешенстве вскричал Сомерсет. – Я сожгу это омерзительное чудовище, пусть мне даже придется погибнуть вместе с ним!

– Ради всего святого, – воскликнул Зеро, хватая и тряся молодого человека, – ради всего святого, возьмите себя в руки! Мы замерли у края бездны, нам со всех сторон грозит гибель; один человек – иностранец, – человек, которого вы называли своим другом…

– Замолчите! – перебил его Сомерсет. – Вы мне не друг и никогда им не были. Я смотрю на вас с брезгливостью, как на жабу, я испытываю к вам физическое отвращение, я не в силах к вам прикоснуться, все во мне переворачивается от одного вашего вида.

Тут Зеро разрыдался.

– Увы! – всхлипывал он. – Так рвутся последние узы, связывавшие меня с человечеством. Мой друг отрекается от меня, он меня оскорбляет. Воистину, я проклят.

На миг Сомерсет замер, потрясенный столь внезапной переменой настроения. Спустя минуту он, отчаянно взмахнув рукой, вылетел из комнаты и бросился прочь из дому. В порыве негодования он тотчас же пробежал почти половину расстояния, отделявшего его от ближайшего полицейского участка, но вскоре замедлил шаги и, еще не добравшись до учреждения, ведавшего охраной общественного порядка, снова предался тягостным сомнениям. Он же агностик! Имеет ли он право вмешиваться? К дьяволу этот вздор, и пусть Зеро погибнет! – примерно так он рассуждал. Но потом его снова начинали терзать сомнения: разве он не дал слово заговорщику сохранить все в тайне, разве не пожал ему руку и не преломил с ним хлеб? И сделал это вполне сознательно! Если так, то может ли он разоблачить заговорщиков, не поступившись честью? А честь? Что такое честь? Фикция, выдумка, которую, преследуя по горячим следам преступников, он должен отбросить. А как же быть с преступлением? Тоже фикция, выдумка, которой не признавал его свободный ум. Весь день он бродил по городским паркам, не в силах собраться с мыслями, всю ночь блуждал по улицам, а с первыми лучами рассвета уселся на обочине неподалеку от Пекхема[41] и горько заплакал. Его боги низверглись с пьедестала. Избравший широкую, хорошо освещенную, свободную стезю универсального скептицизма, он обнаружил, что сделался невольником чести. Надменно взиравший на жизнь свысока, подобно хищному орлу, но в отличие от него не высматривая добычу, ясно осознававший, что в основе войны, коммерческой конкуренции и преступлений лежат одни и те же моральные принципы, готовый помочь сбежавшему убийце или приветить нераскаявшегося вора, он обнаружил, что, вопреки всей своей прежней логике, не приемлет использование динамита. Солнечные лучи робко заскользили средь спящих вилл и над городскими крышами, еще не окутанными дымом, а несчастный скептик все сидел и утирал слезы, оплакивая утрату своего стройного, логичного мировоззрения.

Наконец он поднялся, взяв в свидетели восходящее солнце. «Факты неоспоримы! – воскликнул он. – „Хорошо“ и „дурно“ – это просто фикция, две стороны одной медали, но все же есть вещи, которых я не могу сделать, и есть другие, которых не потерплю». После этого он решил вернуться и в последний раз попытаться переубедить заговорщика, а если ему не удастся уговорить Зеро бросить адское ремесло, то тогда уж забыть о всякой щепетильности, дать заговорщику час, чтобы убраться из дому, и донести на него в полицию. Как ни стремительно он бежал, окрыленный собственной решимостью, когда он завидел Ненужный Особняк, утро уже было в разгаре. По ступенькам легко и быстро спускалась молодая леди, носившая множество имен, и он с удивлением заметил на ее лице выражение гнева и заботы.

– Сударыня, – начал было он, повинуясь некоему безотчетному побуждению и сам не зная толком, что скажет дальше.

Однако, услышав его голос, она вздрогнула, словно от страха, может быть даже от ужаса, отпрянула, резким жестом опустила вуаль и, не оборачиваясь, убежала прочь с площади.

Но здесь мы на минуту оставим злоключения Сомерсета и перейдем к причудливому и романтическому эпизоду, связанному с коричневым сундуком.

Приключение Десборо

Коричневый сундук

Мистер Гарри Десборо проживал в прекрасном и величественном старинном квартале Блумсбери, обступаемом