Путь Абая. Книга I - Мухтар Омарханович Ауэзов

Кажется, никто тут не рад приходу Абая - не только Изгут-ты. Никому нет дела до него. Одно то хорошо, что в прихожей нет никого из гостей, здесь на узком проходе стоят молчком, сдвинувшись попарно, разного вида калоши, кожаные кебисы, сапоги-саптама с войлочными чулками внутри.

Из прихожей по разные стороны расходились три комнаты, сейчас каждая была тесно набита гостями. Направо располагалась комната Кунанбая, из нее доносились голоса Алшинбая, «майыра»... Говорили громко, веселыми праздными голосами, порой раздавался всплеск непринужденного смеха. Из этой комнаты слышнее всего Алшинбай, он был в ударе, оживленно рассказывал какие-то забавные вещи, и все смеялись. В комнате для гостей, посередине, куда дверь была широко раскрыта, расположилась за дастарханом по кругу вся городская знать, богатые татарские купцы, казахские баи, и на самом почетном месте восседал, скрестив ноги, имам новой мечети мулла Хасен. В этой комнате говорили тише, и смех звучал сдержаннее, благопристойней. Там находятся люди, чувствующие себя в некотором напряжении, стараясь держать себя прилично. В крайней левой комнате собрались богатые степные владетели, также атками-неры родов Бошан, Карашор и другие племенные старшины. Здесь вели себя наиболее вольготно, шутки так и сыпались, смех гремел, шум стоял изрядный.

Абай ни в одну из этих комнат не стал заходить, только заглянул в каждую, стоя у дверей. Ему было интересно послушать всех - и городских, и тех, кто из аула; он хотел наблюдать за ними из этой прихожей, так было удобнее - лишь бы Изгутты не прогнал.

В углу одиноко стоял всеми забытый стул, как будто специально оставленный для него, Абай уселся в сторонке от снующих взад и вперед с блюдами разносчиков еды.

Человек семь-восемь крепких джигитов, распаренных, возбужденных, таскали нескончаемые блюда с мясом.

Прожорливость едоков мяса в городе не уступала тому великому мясоедству, которое бытовало в степи, где-нибудь на зеленом джайлау, при многолюдном празднике с конными состязаниями или во время больших поминок знатного покойника. Только к разгару кунанбаевского тоя уже можно было полагать, что съедены не одна отгульная кобылица, и стригунки-жеребята, и жирные валухи, и немало яловых овечек.

Поутихшая было беготня разносчиков после небольшого времени, которое понадобилось на то, чтобы гостям проглотить первую гору мяса, - началась в обратном порядке. Поплыли назад в кухню опорожненные подносы - и спустя минуту оттуда вылетела вереница огромных чаш, наполненных румяным дымящимся пловом. Плов соблазнял: «Попробуй-ка отказаться, не отведать меня!» Джигиты несли его в торжественном молчании, подгоняемые лишь выразительными взглядами и жестами Из-гутты, Майбасара и Жакипа, которые указывали, кому в каком направлении нести драгоценные яства.

Плов! Плов... После плова - напиток из ягод. Затем чай. Время уже за полночь - пора спать глубоким сном, а во всем доме Кунанбая пир идет горой, продолжается поедание мяса, плова, питье кумыса, чая - по-прежнему неустанно жуют, алчно глотают, вволю пьют.

Абаю наскучило смотреть на все это, захотелось спать, он зевнул разок, другой и уже хотел возвращаться в дом Майбасара. До сих пор никто не обратил на него внимания, ни из гостей, ни свои. Обслуга же носилась, как угорелая, ей только не попадайся под ноги.

Застегнув пуговицы на своей беличьей шубе, Абай направился к выходу - и тут услышал гремучий звон струн и красивый мужской голос, сразу высоко поднявший песню. Джигиты-разносчики перестали бегать и, сгрудившись в дверях, начали слушать. Абай подошел сзади и заглянул в комнату.

Пел незнакомый человек, с лицом смуглым, бледным, как необожженная глина, с выступающим подбородком, с которого свисала узкая изогнутая борода. Он сначала озвучивал наигрыш на домбре, потом клал ее на колени и принимался петь.

- Кто это?

- Откуда он?

- Что это за акын?

Вопросы раздавались со всех сторон, и обслуга спрашивала, и из комнат долетали удивленные возгласы.

Из спальни Кунанбая высунулась голова Каратая: - Балта! Балта акын это! - сообщил он и исчез назад. Балта-акын неизменно сопровождал Алшинбая. Он спел только что сочиненную им песню.

Говоришь, что жена плоха, А сумей-ка невест найти! Говоришь - одежда плоха, А сумей-ка сукно найти! Коль сказал, что выше всех, -В ком ты друга сможешь найти? Если в ссоре с тобою род, -Кто прославит твой дела? О тебе молва будет зла! Если ж, родичи, весь народ В крепкой дружбе сердца сольет, -Знайте, всюду о вас молва Светлой вести домчит слова!

С последними песенными словами акына хор восторженных голосов раздался из всех комнат:

- Надо же, какие слова нашел!

- Мудрые слова! Святые! - восхищенно, наперебой расхваливали акына Алшинбай, Каратай, узкобородый толмач...

- Уа! Это и есть подлинное величие слова!

На такой многолюдной, деловитой вечеринке, приуроченной примирению двух родов, среди такого тяжелого обжорства - вдруг рождается такая песня! Абаю это показалось чудом. Загоревшись желанием послушать еще, юноша втиснулся со своим стулом в комнату, кое-как притерся в уголке. Но песен акына более не прозвучало.

Сидевшие в кунанбаевской комнате гости приступили к прежним вялотекущим разговорам. Абаю опять стало скучно. Но он мог теперь вблизи рассмотреть большое, бледное лицо Божея, который нынче благословил его. На его лице не было видно следов гнева, это было спокойное, усталое, далекое от веселья лицо пожилого человека.

Взгляд Абая перешел на отца. Кунанбай сидел весь подобранный, с прямой спиной, уверенно поглядывая на всех своим прищуренным кривым глазом. Он тоже не был расположен к веселью.

Два человека, сумевшие превратить обычное чревоугодие в очень важное миротворческое действие, Алшинбай и Баймурын говорили за обоих - и за Божея, и за Кунанбая. С громадным телом, мясистый, рыжеватый бай Баймурын был именно тем человеком, который сумел уговорить Божея и привести его на это перемирие.

Когда Абай убедился, что песен акына Балты больше не предвидится, и снова пошли какие-то деловые разговоры, он поднялся и направился к выходу. В прихожей, протиснувшись мимо него, Каратай подошел к Майбасару и Изгутты, сообщил им:

- Перемирие состоялось. Помирили их. Договаривались Ал-шеке и Баймурын. И обсуждали они двое, и решение принимали вдвоем. Так поручили им и мырза, и Божей.

- Ну и к чему они пришли? Каково решили?

- Решение необыкновенное: мол, если бы вы не были родственники, можно было бы вам стать сватами. Но вы близкие родственники, детей своих поженить не можете, поэтому вам надлежит передать один другому детей на усыновление. Пусть Божей возьмет у Кунанбая ребенка в свою семью и воспитает его как своего собственного.