Путь Абая. Книга I - Мухтар Омарханович Ауэзов

- Говорят, кони пригнаны отборные! Опять Кудайберды захватит самых лучших! - говорил он, не по-братски ревнуя и завидуя Кудайберды, сыну старшей матери, Кунке. - Не-ет, я не дам этому Кудайберды отобрать всех лучших! Я их сам отберу! И пригоню сюда. Уж я постараюсь, не просмотрю! - и с этими словами Такежан спешно ускакал в сторону Карашокы. С тех пор еще и не возвращался.

Абай же все эти дни рассказывал матерям и Габитхану обо всем, что увидел, услышал и пережил в Каркаралы. Иногда приходила послушать красавица Айгыз, токал отца.

Рассказал Абай и о состоявшемся примирении Кунанбая с Божеем, но о решении биев, по которому должен будет передан ребенок, он умолчал. Это было свыше его сил, Абай и сам не мог справиться со своей душевной болью. И ему не хотелось враз омрачать великую радость матерей, двух его самых любимых женщин на этом свете. Пусть отец, принимавший жестокие решения, сам предстанет перед ними и объявит свою злую волю. Как он это сделает, Абай не знал, но пусть вся сила гнева и возмущения падет на голову Кунанбая сразу на месте, в ту же минуту, а не будет ослаблена - горем и слезами заранее оповещенных матерей.

В день прибытия в Жидебай он предупредил Жумагула, чтобы тот не сообщал никому о передаче ребенка: «Пусть в этом ауле пока ничего не знают».

Через неделю пришла весть: «И Божей возвратился».

Накануне этого дня Кунанбай присылал в Жидебай расторопного Карабаса с наказами для хозяек Большого дома. Тот прямо с порога без промедления и изложил их:

- Мырза отдает салем, на днях он здесь будет, с ним приедет много народу. Он решил, что замирение с Божеем надо проводить тут, под шанраком Большого дома. Приедут и Божей, и Байсал, и другие. Еще передал, чтобы встретили, как подобает.

Эта весть не встревожила Улжан. Вместе с Айгыз они за два дня все подготовили. Развязав большие тюки, достали из хранения, разостлали и развесили по домам множество одеял, ковров и гобеленов. Тут были и дорогие узорчатые тускииз - настенные кошмы с праздничным орнаментом, и алаша, яркие шерстяные ковры без ворса, и многочисленные, разнообразные по шитью и стежке корпе - атласные и шелковые одеяла. Разукрасили дом Зере, гостиный двор, зимник Айгыз - ковры и одеяла сделали их неузнаваемыми. Для грядущего угощения гостей были нажарены горы баурсаков, размещенных в огромных глиняных чашах-астау, опалены и подкопчены бараньи тушки, размочен сушеный овечий сыр курт - и чего только еще, каких яств степных ни приготовили жены ага-султана к приему гостей. Вскрыли несколько курдюков, в которые было зашито отборное сливочное масло, чуть подсоленное, чудесное на вкус, золотисто-янтарного цвета.

И, по полной готовности, на следующий день гости нагрянули. Вместе с Кунанбаем одновременно прибыли Божей и его люди.

Когда Божей вошел в Большой дом, старая Зере встала с места, пошла ему навстречу. Подняла сухонькие руки, обняла его за голову, притянула и поцеловала в лицо. Заплакала и запричитала:

- Ой, карагым, солнышко мое ясное! Не остыл, не охладел к нам, не ожесточился ли, отдалившись от нас? Ты же всегда был мне за сына родного, а я разве не матерью была для тебя, Божей, айналайын?

- О, святая наша матерь!

- Матерь, старенькая наша! Живи долго! - растроганно восклицали Байдалы, Суюндик и другие, подходя и приветствуя ее.

Божей был искренне тронут. Обняв хрупкую Зере за плечи, осторожно прижимая ее к себе, подвел к тору и усадил, придерживая за руку. Потом присел рядом.

Установилось непродолжительное молчание, после чего Бо-жей поднял глаза и увидел сыновей Кунанбая. Абай сидел рядом с Зере, чуть пониже. Божей первым подозвал Абая, понюхал лоб, родительски обоняя запах его лица. Затем подозвал Оспана и Смагула, расцеловал мальчишек в щеки. Так Божей выражал перед старой Зере свои возвращенные родственные чувства.

Божей всегда с большим почтением относился к этому очагу, хозяйками которого были старая Зере и Улжан. Большой дом он считал не только домом Кунанбая, но и видел в нем общий родовой очаг, приветливый ко всем одинаково, безупречно добропорядочный, щедрый в отношении своих родичей.

После того как Божей и его люди расселись в комнате, в дом вошел Кунанбай со своими людьми. При нем были Каратай, Майбасар, Кулыншак и другие.

Абаю было неловко, тяжело смотреть на отца, сидевшего лицом к лицу с Божеем. Боясь выдать свои чувства, юноша опустил глаза, потупился. Воспользовавшись тем, что надо уступить место старшим, он отошел в сторону и незаметно для всех совсем вышел из дома.

И ни на этот вечер, ни на следующее утро он не заходил в комнату, где его отец разговаривал с людьми. Он посылал кого-нибудь к матери, чтобы она через него передала, как идут дела. И Улжан отвечала: Божей и Кунанбай неразговорчивы, в общении между собой сдержанны. Взаимно вежливы.

В день отъезда Божея было объявлено решение, к которому они пришли. И Абай услышал о том немыслимом, ужасном, о чем он узнал еще в Каркаралинске. Был назван ребенок Кунанбая, который отправится в дом Божея.

У себя, ничком на полу, лежала и в рыданиях билась Айгыз. Деловитый Карабас, забрав из материнских рук нарядно разодетую девочку, принес ее в Большой дом. Сверкая черными, яркими глазками, с беленьким чистым личиком, малышка Камшат, ничего не понимая, радостно лепетала, глядя на взрослых:

- Ата... ата! Ага... ага! - и тянулась ко всем маленькими пухлыми ручонками.

Не в силах видеть все это, Улжан вышла из дома. На своей постели лежала, скорчившись, и чуть слышно постанывала, всхлипывала старая Зере. Словно лютым мертвящим холодом повеяло на Абая от взрослых людей, и он, не желая быть вместе с ними, выбежал вон из дома.

Кунанбай, словно прицеливаясь, чтобы выстрелить, щурил свой глаз и направлял его на тех, что стояли с расстроенными, опечаленными лицами. Согласно решению третейского суда, его ребенок должен быть отдан в возмещение нанесенных убытков - и он забирал у Айгыз маленькую дочь и передавал ее в чужие руки. Весь вид его говорил, что он считает такую цену справедливой - и с угрозой смотрел на тех, кто мог быть с ним не согласен.

По-прежнему не понимавшая, что вокруг происходит что-то страшное, крошка Камшат все так же лепетала «Ата... Ага...», все так же тянулась ручонками к взрослым. Но когда один из них