Венгерский рассказ - Клара Бихари

занятиях, написал длиннющее письмо своей милой, отчитавшись о малейших подробностях дороги. Я писал ей и на другой день, и во все остальные дни недели, бывало, что и по два раза в день. Катынка не была столь же ярым писакой, она ответила мне всего один раз, писала голубыми чернилами, немного расстроенно, словно у нее были неприятности. Люди противные, но ей это все равно, у нее только один верный друг, это я, и она с нетерпением ждет меня в субботу. Она снова напомнила мне о книжках и медвежатах. Это было излишне: я и так все свободное время проводил в поисках оригинальных вещиц в лавчонках на Музейном кольце; я решил постепенно перевоспитать Катынку, развить ее литературные вкусы. Я купил ей сказки Вильде, достал «Онегина», новеллы Круди и Мериме. Мишек тоже накупил, конечно, насколько позволил мой кошелек.

В субботу я снова уехал в Комаром. Подарки мои прибыли еще до меня, и благодарность Катынки не заставила себя ждать. Ужин на этот раз был не столь шикарен, но для двух персон, пожалуй, даже слишком обилен.

Воскресенье в общих чертах прошло, подобно предыдущему: после обеда, когда детки задремали, мы тоже прилегли на софу, Катынка читала вслух чешские стихи. Моя возлюбленная была наполовину словачкой и ходила в чешскую школу. Из стихов, впрочем, я понимал немного, Катынка говорила, что они чудесны, но мне запомнилось только, что в них довольно часто упоминался skřivánek (жаворонок) и что máj (май) большей частью рифмовался со словом háj (роща). Ничего другого, достойного упоминания, в этот день не произошло.

И с этого времени я жил так: в будни ждал субботы, когда сяду в поезд; и сколько раз я видел ее, столько раз меня бросало в жар, да что там, сердце мое колотилось, достаточно мне было увидеть еще издали на излучине Дуная мост Комарома. Оставался я у нее до утренней зари понедельника; обратная же дорога была обычно мрачной и тоскливой; одежда моя хранила аромат Катынки; затем я снова начинал считать дни: сколько еще осталось до субботы.

Но небо скоро стало затягиваться тучами.

Катынка со мной не очень делилась своими материальными заботами, в особенности вначале, но то, что у нее дела идут неважно, я вскоре и сам подметил, и не только по уровню обедов и ужинов. Из ее квартиры сначала исчезло радио, затем граммофон, а вслед за этим я с тоской замечал, как с недели на неделю скудела квартира моей возлюбленной. Как постепенно выяснилось, у нее не было никаких доходов. По мужу ей полагалась бы пенсия, но, видимо, с этим вышла какая-то путаница, он некоторое время работал на другом месте, и этих лет ему не захотели засчитать, требовали различные там справки. И хотя Катынке несколько человек обещали, что все-де будет в порядке, за время нашей дружбы так ничего не устроилось. Моя милая из-за этого часто нервничала, бывала порой раздражительной, а жить все равно надо было на что-то, и она начала помаленьку продавать свои вещи: сначала мотоцикл, затем радио и, конечно, костюмы мужа. Все это большей частью у нее скупала одна ее соседка, некая мадам Шлезингер, перед которой она открыла тайну наших отношений. Однако эта Шлезингер ее изрядно надувала и платила за дорогие костюмы, рубашки, пальто из английской шерсти до смешного ничтожные суммы, ведь моя любимая совсем не разбиралась в подобных вещах и очень нуждалась. Эта соседка вообще была отвратительной и льстивой особой, но с тех пор, как она кокетливо вибрирующим голосом сообщила мне, что Катынку из беды может вывести только подходящая партия с каким-нибудь серьезным человеком с приличным доходом, я всем сердцем возненавидел ее и стал считать главным врагом нашей любви. Я предупредил Катынку, чтобы она не разбазаривала свои ценные вещи, что мадам Шлезингер ее обманывает, слыханное ли дело, чтобы при нынешней дороговизне за пару новых туфель на кожаной подошве платили всего шестнадцать форинтов. Катынка как-то странно подняла свои русые брови и сказала:

— Ну в таком случае у меня есть летний костюм для продажи, купишь?

Купить летний костюм я, конечно, не мог, но я много часов потратил на размышление: как облегчить участь моей любимой. Я мог помочь ей только тем, что по субботам брал с собой еду, которая мне полагалась на день, — сало, колбасу, несколько яиц — и, конечно, наперед посылал ей книжки и медвежат. Что до книг, то Катанка уверяла, что читает их, но, заглянув в эти книги, я по тихому скрипению переплета определял, что она в них даже не заглядывает. Я ничего ей не сказал об этом, но приуныл.

Вскоре меня постигли разочарования и погорше. Лето было в разгаре, а Катынка день ото дня все становилась мрачнее и мрачнее: она заложила дом, но не только не могла погашать суммы рассрочки, но даже с процентами не справлялась. Деятельность же мадам Шлезингер оживлялась, и у меня появилось веское основание думать, что эта ведьма, эта сводница знакомит мою любимую с молодыми людьми со средствами. На меня тут же напала ревность, я мрачно мерил шагами квартиру, вынюхивая по всем углам следы измены. И я нашел какое-то письмо, адресованное Катынке, отправитель не был указан, о письме она сказала, что это старый хлам, но, исследовав штемпель, я обнаружил, что доставлено оно на этой неделе. Мои подозрения подтверждала и сама Катынка: ее раздражительность я мог истолковать и так, что стал для нее обузой. Однажды, мечтательно подтянув колени к подбородку, она спросила меня:

— Скажи, может человек с первого взгляда влюбиться в женщину?

От ужаса у меня даже дух захватило. Что здесь происходит за моей спиной? Я не ответил, меня как будто удар хватил. Катынка вышла на кухню, потом вернулась, но ответить ей я все еще был не в состоянии. Мой мозг лихорадочно работал, он боролся, ища оружие: я упорно искал слова, которые помогли бы мне притянуть назад ее изменчивое сердце. Наконец я заявил, что, как только станет возможным, я женюсь на ней, я так хочу, потому что люблю ее и ее детей, я хочу им быть отцом. Но сказанное мною вышло, видимо, глупо, неловко, и Катынка с досадой махнула своей хорошенькой ручкой и отвернулась от меня.

А поскольку беда влечет за собой беду, пошли и сплетни. Видимо, вся моя конспирация была напрасной, поползли все же слухи о том, что к Катынке ездит молодой человек из Пешта, что он у нее и ночевать остается — словом,