Венгерский рассказ - Клара Бихари

моего бедра белой оборкой. Я лег на спину, определяя, где течение прохладнее и где теплее, и поплыл размеренными большими гребками. Хорошо было, бесконечно хорошо и мудро. Потом я опять лежал на спине, плескался, фыркал, уходил с головой под воду: пусть проникнется все мое существо, пусть прополощется каждая моя частица утешительницей водой, пусть протечет сквозь меня вековечная река Дунай.

Перевод И. Миронец.

Акош Кертес

СВЕТ ПОД КРЫШАМИ

«Теперь, когда к ремонту кузовов мне прибавили еще и мойку машин, я управляюсь со всем не спеша и могу, наконец, и для себя что-нибудь сделать: нож мне надо направить, садовые ножницы сломались, жена покоя не дает — сделай ей картофелемялку, на хлев нужны новые петли, задвижка, да всего и не вспомнишь сразу…»

Венцель Помера, пятидесятидвухлетний слесарь-жестянщик будапештских транспортно-ремонтных мастерских, склонился над тетрадкой и снова пробежал глазами столбцы цифр.

«Итак, с мойкой покончено, на это дело у меня ушло четыре часа. На кузов я запишу три — итого семь. Для кузова вообще-то нужно четыре часа, если делать аккуратно; стало быть, у меня остается свободный час».

Он присел возле шкафчика. Здесь, в уголке, чего только не было: куски холста и обрезки кожи, подшипники и консервные банки, детали от часовых механизмов, изношенные зубчатки, угольные электроды от негодных батареек карманных фонарей — все, что Помера накопил за полжизни: «Авось пригодится». И весь этот хлам был у него на учете, он точно помнил, например, куда положил десять лет тому назад три фибровых кольца. Придвинув к себе лист жести, он разложил в его тени нужные предметы. Потом зажег горелку. Но тут же инстинктивно загасил ее и опустил руки.

Раскрылась дверь, и солнце шустро бросило на тусклый бетон ослепительно желтый квадрат. В квадрат тотчас же решительно ступила человеческая тень с четкими контурами, и вот квадрат остался позади нее. Затем, точно повторение первого видения, появилась другая тень, еще одна, еще. Их было человек десять-двенадцать. Одежда у всех одинаковая — полинялые, застиранные комбинезоны, в руках — странные сплюснутые ведра, похожие на ведра пожарных, на плечах — стремянки. Они шагали гуськом среди верстаков след в след. Извивающаяся цепочка равномерно продвигалась вперед. Последний затворил железную дверь, изгнав лучистый свет, и мастерская погрузилась в прежний сумрак.

Было начало апреля и начало дня.

Группа остановилась посреди мастерской: люди внимательно вглядывались в стекольчатый потолок. Бетонные столбы устремлялись вверх, поддерживая арки перекрытия. Стекла эти изнутри грязно-серой пеленой заволакивали идущий к потолку дым, пыль, копоть, а снаружи мусолил дождь, так что даже синева весеннего неба казалась сквозь них осенней тучей. Множество небольших одинаковых квадратов напоминало тюремную решетку, они казались еще мрачней от равномерно пересекавших перекрытие бетонных арок.

После короткого совещания пришельцы разложили на полу свои переносные лестницы, скрепили их. Получились стройные и гибкие стремянки, которые тут же были приставлены к стене. Подвесив к широким кожаным поясам наполненные водой ведра, люди в комбинезонах подобрались к окнам. Свой путь они продолжали уже бочком по узкому, не шире сорока сантиметров, подоконнику; принесенные ими легкие лестницы с резиновыми наконечниками были теперь приставлены к выступу, это дало возможность добраться до самого верхнего ряда окон, где чистильщики со знанием дела, балансируя и ловко выгибаясь, стали проворно мыть стекла.

В мастерской воцарилась глубокая тишина. Слесари, онемев, не мигая, глядели вверх. У каждой лестницы, где для большей надежности осталось по одному человеку, теперь толклись желающие помочь.

Бригадир лишь мельком взглянул туда, у него была горячая пора: он не знал, за что приниматься. Меж тем в темную, закопченную мастерскую медленно, исподволь, начинал проникать свет. Сначала пробилась тоненькая струйка его; она, мягко задев смуглые ноги сварщицы, лужей разлилась у вальцовки. Вот прорвалась еще и еще одна. Струйки крепли, мужали и водопадом устремлялись вниз, сквозь синий дымок сварки. Бригадир, сам того не замечая, стал тихонько насвистывать. Двое молодых рабочих молотками принялись выбивать танцевальный ритм и, отчаянно фальшивя, но зато во всю мочь запели. Отвечая ритму, бедра сварщицы сдержанно задвигались. По пролету шел начальник мастерских, двое технологов и контролер; они с разинутыми ртами стали смотреть на аттракцион.

Помора швырнул на стол горелку.

«Ишь, вытаращились! Да уж кого-кого, а ротозеев хватает. Представление устроили. Додумались! А ведь я уже десять лет твержу им одно и то же — с тех пор, как построена эта бетонная каталажка и судьба забросила меня сюда, эта мастерская только на то и годится, чтоб грибы в ней разводить, до того здесь темно и сыро, да еще и на то, чтоб рабочий человек тут зрение терял. Приходилось мне работать и в прежние времена, но даже в подвале у частника и то светлей было».

Он протянул назад руку за отверткой, но ее на верстаке не оказалось. Тогда он открыл шкафчик: отодвинул несколько джутовых лоскутов, которые хранил, чтобы когда-нибудь сшить из них мешок, просунул руку в дальний угол, но тут же выдернул руку и подозрительно оглядел помещение.

«Надо же, думают, лучше станет оттого, что протрут окна. Стоило этим циркачам взбираться на такую верхотуру и рисковать своей шкурой за те гроши, что они получают? Ну сколько может заработать такой вот клоун? Разве существует плата за жизнь? А гляди, еще скалятся от удовольствия! Вот идиоты! Хохочут, точно от щекотки! А ведь будет темней, чем раньше, теперь и электричество не позволят зажигать, как же — режим экономии, ведь ходили же недавно гасить по всей территории свет в обеденный перерыв… В ресторанах центральных районов, там небось даже башмаки панельных шаркунов и те в неоновом свете блестят, а как рабочий человек обедает, никому дела нет; что им до того, если работяга вместо рта в ухо тычет своей картошкой. А отвертку мою наверняка Галло утащил, как в прошлый раз удлинитель, — да, народ это вороватый, что цыгане. А спросишь — не моргнув скажут, что это ты сам, наверное, посеял где-нибудь. И кончен разговор. А радуются-то как, ждут, что кто-нибудь загремит оттуда, из поднебесья, даже старый чудак Цирок и тот орудует под куполом, нашел себе забаву: подставлять под луч свой чумазый кулак. И свистит, как молокосос-ученик. Гм, работают наперегонки, чей станок солнце вперед осветит. А те два дурня готовы ради солнца даже верстак передвинуть. И не понимают, что ежели доныне слепила человека темнота, то теперь луч выколет ему глаза. Вон алюминий. Ведь и он не то, что прежнее листовое железо; сверкает, как зеркало, от него резь в глазах и в голове гул.