Венгерский рассказ - Клара Бихари

Последняя фраза прозвучала скорей как вопрос; гость чуть подался вперед и одобрительно махнул рукой. «Как, должно быть, скучает мой милый ангел!» — пронеслось в голове у Кирая.

— Я, видать, немного отвлекся, — снисходительно улыбаясь, заговорил опять Шлоссбергер, — но вы, господин судья, простите меня. Я коммерсант, человек деловой, и это дело для меня очень важное. Если бы оно залежалось, то…

— У меня обычно дела не залеживаются! — резко прервал его Кирай.

Лицо посетителя выразило теперь слегка неодобрительное удивление, словно он спрашивал: «Почему ты не хочешь меня понять, почему то и дело придираешься к словам, почему заставляешь без конца останавливаться на каких-то пустяковых подробностях?»

— Я не думаю, что из-за вас, господин судья, залежится дело. Мне такое и в голову бы не пришло, я знаю, что вы, господин судья, собой представляете… А я думаю, что так, случайно оно может залежаться… Были тому примеры, господин судья, извольте поверить. Такая проволочка обернулась бы для меня огромным убытком. И не в интересах нашей страны, если я разорюсь. Не так уж много хороших коммерсантов в нашей стране.

Кирай не сводил глаз с носков своих ботинок.

— Если какой-нибудь коммерсант разорится, это трагедия не одного человека, а всего государства. Что я могу сказать, господин судья? Я не пожалел бы и тысячи звонких монет, чтобы дело рассмотрели вне очереди…

Кирай вдруг поднял голову. Он перевел взгляд с носков своих ботинок на лицо посетителя, выступавшее резко, отчетливо, со всеми его характерными черточками. На него уставились серо-зеленые, беспокойно бегающие глаза Шлоссбергера.

Он поднялся со стула. Выпрямившись, стал будто выше ростом. Его лицо сохраняло обычную бледность, только уголки рта совсем побелели и начали едва заметно подрагивать.

— Не хотите ли вы подкупить меня? — спросил он скорей удивленно, чем возмущенно, хотя заподозрил это еще в самом начале. От такого подозрения комок подступил к его горлу, поэтому он не перебивал посетителя, не переводил разговор на другое. Он хотел оттянуть решающее столкновение, и все же оно в конце концов произошло.

Как только прозвучал этот обескураживающий вопрос, Шлоссбергер тоже вскочил с места и, с негодованием всплеснув руками, затараторил:

— Господин судья, это же не подкуп! Я не предлагал вам, господин судья, денег. Есть такая поговорка, вам не доводилось слышать? Говорят, я не пожалел бы и тысячи звонких монет, так же как говорят: это гроша ломаного не стоит. Пожалуйста, не истолкуйте меня превратно. Не тысячи, а и десяти тысяч не пожалел бы я, чтобы вынесли решение по моему бесспорному делу. Но я не собираюсь эти десять тысяч давать вам, господин судья. Какая мне с того корысть? Я останусь с носом, без единого гроша… Разве мне это выгодно? Совершенно невыгодно. Мне выгодно, чтобы вне очереди рассмотрели мое дело, а я ничего не заплатил бы за это. Вот что мне выгодно, господин судья.

— К сожалению, я не могу вам помочь, — подавив негодование, сдержанно, но безапелляционно сказал Кирай. — Ваше дело здесь у меня, — он указал на стопку лежащих на столе документов, — когда дойдет очередь, я им займусь. Не раньше. Дело «Икс против Игрека», возможно, такое же срочное и важное для заинтересованных лиц, как дело «Шлоссбергер против Вамоша». Я не могу делать исключений.

«Он предложил мне тысячу пенгё, сомневаться не приходится», — провожая посетителя, думал судья. Его жена сидела у окна, на коленях у нее лежало шитье, и милой оживленной улыбкой она ответила на прощальный поклон Шлоссбергера. «Видно, меня плохо знают…» — продолжал размышлять Кирай. Его переполняла гордость, что он ни секунды не колебался. Даже тень подозрения но должна упасть на него. Никогда не предполагал он, что судья может нечестно нажиться. «Тысячу пенгё предложил Шлоссбергер», — как предостережение мысленно повторил он.

Когда дверь гостиной затворилась за посетителем, Кирая охватила ярость.

— Позор! — проворчал он себе под нос. — Позор, что встречаются люди, осмеливающиеся думать так обо мне. Подкупить меня! Меня! Мне следовало более решительно с ним объясниться. Предложить мне тысячу пенгё!

Вдруг он закрыл глаза, прислушался к тому, что происходило в прихожей. Отчетливо услышал затихающий шум удалявшихся шагов. «Пропала тысяча пенгё», — подумал он и, опустив голову, поспешно направился в кабинет.

Едва он сел за письменный стол, как раздались звуки рояля.

Я хотела бы в майскую ночь… —

мурлыкала воркующе, сладко его жена.

— Моя дорогая… — улыбнулся судья.

Недавно она попросила у него денег на шляпку и театральный абонемент. Если бы раздобыть тысячу пенгё, можно было бы исполнить ее желание и, кроме того, раскошелиться на новые платья и поездку в Пешт. Он набросал столбиком несколько цифр, сложил их. «Тысяча пенгё — огромные деньги, — думал он, поглаживая усики. — Огромные деньги».

Твои черные волосы побелели с годами… —

зазвучал следующий романс.

Судья пошарил правой рукой по столу. Он отвернулся к двери, словно не желая видеть содеянное. Его пальцы жадно, как у пересчитывающего деньги скряги, перебирали сложенные в стопку деловые бумаги.

Он отдернул руку. Подумал о том, что вчера не смог обнять жену. Она уже спала, когда он закончил работу; ее темные локоны разметались по подушке, личико казалось надутым, как у ребенка. Губы слегка запеклись. На белой щеке горело малюсенькое красное пятнышко. Он смущенно почесал усики.

«Тысяча пенгё», — вздохнул он. Одной рукой он придерживал верхнюю часть стопки, другой перебирал бумаги. «Шлоссбергер против Вамоша». Он развязал тонкую трехцветную, как национальный флаг, нитку, стягивавшую документы.

— Действительно бесспорное дело… — пробормотал он. — Действительно бесспорное… Но мы лишь взглянем…

С уверенностью, которая дается опытом, он сопоставлял факты со статьями закона. Почти закончил работу, как вдруг, схватив документы, поспешно связал их трехцветной ниткой и положил на место.

Прохаживаясь из угла в угол по комнате, судья прислушивался то к пению жены, то к голосу своей совести. В ужасное положение поставил его этот проклятый Шлоссбергер. «Как в таких обстоятельствах сохранить мне беспристрастность?»

Постой у окошка, цыган…

Сегодня вечером он непременно выкроит время, чтобы приласкать жену, ведь… Именно сегодня, когда у него по милости Шлоссбергера пропал даром почти целый час и еще час уйдет на визит к его превосходительству Мишлехази?

— Именно сегодня! — бунтарски проворчал он.

Судья посмотрел на часы и неохотно, с сожалением снял халат.

Через полчаса с ног до головы в черном, начищенный, подтянутый, Кирай