Приключения трех джентльменов. Новые сказки «Тысячи и одной ночи» - Фанни ван де Грифт Стивенсон

– Надо же! А вот это уже скверно, мисс Вальдевия, хуже не бывает! – воскликнул он. – Вы же не вняли моим советам, вы во чтобы то ни стало решили послать ту записную книжку сыну Колдера и настояли на своем.

– Сэр Джордж, – возразила я, – это был мой долг.

– Вот вам и вернули его с лихвой, – сказал он, – и, как это ни печально, я более не буду принимать участия в вашей судьбе. Колдер-младший требует вас выдать.

– Но бывших рабов из Англии не выдают! – возмутилась я.

– Да, именно так! – отвечал баронет. – Но сын Колдера, мисс Вальдевия, требует выдать ему не рабыню, а воровку. Он втайне уничтожил завещание и теперь обвиняет вас в том, что вы похитили из разоренного поместья его отца драгоценные камни стоимостью сто тысяч фунтов.

Когда я услышала эту гнусную клевету, меня охватило такое негодование, я так испугалась за свою жизнь, что добродушный баронет поспешил несколько меня успокоить.

– Не падайте духом, – приободрил меня он. – Разумеется, я умываю руки и лично не буду помогать вам более. Человек моего положения: баронет, представитель старинного, титулованного семейства и прочее – обязан проявлять исключительную щепетильность в выборе круга общения. Но, черт меня побери, разве я не добросердечный старик, если только меня не злить? И я сделаю все, что смогу, лишь бы вам пособить. Я одолжу вам немного наличных, дам адрес прекрасного адвоката в Лондоне и постараюсь незаметно высадить вас на берег.

В каждом пункте он сдержал слово. Спустя четыре дня «Немороза» под покровом ночи тайно, со многими предосторожностями, подошла к некоей надежно укрытой гавани на побережье Англии, и шлюпка с обмотанными ветошью веслами высадила меня на берег неподалеку от железнодорожного вокзала. Туда, следуя указаниям сэра Джорджа, я и пробралась окольным путем, завидев на платформе скамейку, уселась и, завернувшись в мужскую меховую шубу, принялась ждать наступления дня. Было еще совсем темно, когда в одном из окон в здании вокзала загорелся свет, и восток еще не окрасила алым утренняя заря, как вдруг из какой-то двери вышел носильщик с фонарем и лицом к лицу столкнулся с несчастной Тересой. Он огляделся; в предрассветных сумерках гавань предстала ему совершенно опустевшей, а яхты давным-давно и след простыл.

– Кто вы? – воскликнул он.

– Путешественница, – отвечала я.

– А откуда вы прибыли? – спросил он.

– Первым же поездом я отправляюсь в Лондон, – проговорила я.

Вот так, подобно призраку или «новой твари»[48], Тереса с ее кошелем, полным самоцветных камней, ступила на берег Англии; вот так, потихоньку, не имея ни имени, ни биографии, она заняла свое место среди миллионов жителей новой для нее страны.

С тех пор я жила, руководствуясь хитроумными советами своего адвоката, скрываясь в тихих меблированных комнатах, таясь от соглядатаев, присылаемых с Кубы, и боясь в любой миг утратить свободу и честь.

Коричневый сундук (окончание)

На восприимчивый ум Гарри Десборо этот рассказ произвел немедленное глубокое впечатление. Прекрасная кубинка и так уже была в его глазах прелестнейшей, но теперь сделалась еще и самой романтической, самой невинной и самой несчастной представительницей своего пола. Он не находил слов, чтобы описать свои чувства: жалость, восторг, юношескую зависть к ее многочисленным захватывающим приключениям. «О сударыня!» – начал было он, но не смог подобрать выражений, соответствовавших по силе и торжественности этому риторическому обращению, безмолвно схватил ее руку и долго не отпускал. «Рассчитывайте на меня!» – добавил он смущенно, но не без пылкости, а потом, каким-то образом покинув ее комнату и волшебный круг, начертанный этой блистательной чаровницей, он обнаружил, что идет по незнакомой улице, созерцая скучные дома и дивясь скучным прохожим, ни дать ни взять падший ангел. Когда он уходил, она улыбнулась ему, и какой многозначительной, чудесной улыбкой! Это сладостное воспоминание еще жило у него в душе, а найдя какой-то ресторан, где играл оркестр, он вкушал свою трапезу, словно в раю, под пение флейт. Потом полилась и нежная мелодия скрипок; вызывая в памяти ту прощальную улыбку, они придавали ей облик еще более загадочный и прекрасный, именно такой, как ему хотелось, и впервые в жизни, скучноватой и незамысловатой, он ощутил любовь к музыке.

На следующий день, и еще день спустя, он предавался самым упоительным мечтам, навеянным этой чудной мелодией. В его видениях прекрасная кубинка то удостаивала его своей благосклонности, то ускользала от него, то появлялась, но отказывалась говорить с ним. Звук ее шагов на лестнице погружал его в транс; книги, которые он непрестанно разыскивал и читал, повествовали о Кубе, а значит, косвенно и о ней тоже: более того, в гостиной своей квартирной хозяйки он обнаружил брошюру с рассказом именно о таком урагане, вплоть до мельчайших деталей подтверждавшим правдивость ее истории, хотя, разумеется, ни в каких подтверждениях она не нуждалась. Вскоре его юношеская любовь стала принимать самые трогательные формы, когда влюбленный укоряет себя за дерзость. Да кто он такой, скучный, обыкновенный юнец, не имеющий службы, не знавший никаких приключений, робкий, слабый, кто он такой, чтобы завоевать сердце богини, пери, гурии, сотканной из огненной и воздушной стихий, на долю которой выпали столь тяжкие испытания и которая вышла из них с честью и достоинством? Что же ему предпринять, чтобы приблизиться к ней хоть немного? Какой преданностью ему, столь низменному созданию, заслужить хоть один ее взгляд?

В таком настроении он направился на площадь с ее почти сельским уединением, где, будучи юношей добросердечным, он уже обрел свой круг знакомых, состоявший из застенчивых любителей одиноких прогулок, выпускаемых время от времени на улицу домашних кошек да частенько толпившихся у окон детской больницы братиков и сестричек ее маленьких пациентов. Там он бродил, предаваясь размышлениям о бездне своего ничтожества и величии всевозможных совершенств, которыми обладала обожаемая им барышня, то спускаясь на землю, чтобы приободрить братика какого-нибудь маленького больного, то вновь с горьким вздохом воспаряя ввысь при мысли о царице всех женщин, свете очей его.

Что же ему было делать? Он уже заметил, что Тереса обыкновенно выходит из дому после полудня; что, если она подвергнется нападению какого-нибудь присланного с Кубы шпиона? В таком случае присутствие друга может склонить чашу весов в ее сторону; но как тогда ему отправиться за ней следом? Если он предложит сопровождать ее, может показаться, что он навязывает ей свое общество; если открыто последует за ней, это будет сочтено возмутительной дерзостью; он осознал,