Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло

прочь, подальше от девчонки. Ну конечно, мне же нужно отыскать коня. Я обогнул вершину холма с неровными скалистыми выступами и увидел невдалеке моего заседланного коня. Сивый мирно пасся с табунком лошадей за оврагом у лесополосы. Не передать словами охватившей меня радости. Хорошо, что седло не сбилось. Это потому, что подпруги вовремя подтянул.

Остаток дня и весь вечер ушли на поимку коня, так что к одному из гуртов, где ягнились овцы, я подъехал уже при первых звездах. Пахло навозом. «Отчего это отару до сих пор не загнали?» — с неудовольствием думал я, пробираясь меж овец и ведя коня за собой на поводу. Внезапно передо мною вырос тот самый трактор с двумя прицепами. Овцы грудились около изгороди, чесались об углы, обнюхивали колеса «Беларуси».

«Вот так встреча! Опять мы столкнулись. Получается, будто я преследую эту трактористку. Что же подумает обо мне девчонка? Чего доброго, по закону подлости, угодим ночевать в одну юрту. Надо бы ехать в другой аил», — подумал я, и настроение мое окончательно испортилось. Но, как говорится, подъехав к одному аилу, коня в другой не направляют. И я решительно направился к коновязи. «Откуда же она явилась? Не встречал я ее раньше». Зашел к Санже-гуаю. Трактористка сидела на левой, хозяйской, стороне юрты, как у себя дома, и крошила мясо для бозов. На ней был серый тэрлик свободного покроя, волосы подвязаны лентой. Смуглое лицо блестело, на щеках горел румянец. От смущения мы не сказали друг другу ни слова, никак не выдали недавнего нашего знакомства. Украдкой я следил за каждым ее движением, но она ни разу не подняла на меня глаз. Мы поговорили с Санжой о молодняке, вышли в хотон осмотреть двух ягнят, у которых было несварение желудка, и я сделал им необходимые инъекции. Когда мы вернулись, девушка успела уже налепить бозов и поставить их на плиту. Теперь, стоя у шкафа, она перетирала тарелки. «Ишь домовитая какая. Родня, что ли, Санже? Но только не дочь. Я с прошлой осени бываю здесь постоянно, о дочери давно бы услышал…» После ужина Санжа-гуай и я решали насущные животноводческие проблемы, причем я все время старался не коситься на девушку и вообще не замечать ее присутствия. То ли она отметила такое мое поведение, то ли по какой другой причине, но только она положила на кровать книгу, которую читала, и вышла из юрты. Заносчивость мою как ветром сдуло. В юрте без девушки сразу стало как-то пусто и неуютно. Разговор сам собою завял. «Пусть она вернется!» — кричало все мое существо.

«Что же это она — в соседний аил ночевать собралась? А меня, значит, наглецом, волокитой считает, от которого нужно подальше держаться? Заведет трактор и на ночь глядя куда-то отправится? — нервничал я, прислушиваясь к шуму на улице. — Ну и характер у девчонки! Да и я тоже хорош: бросил ее одну на дороге с ворохом рассыпавшейся соломы, а теперь вот приглядываюсь да прислушиваюсь… Разве может понравиться балбес, вроде меня, такой красивой, такой домовитой девушке», — растравлял я самого себя. Жена Санжи-гуая, словно поняв ход моих мыслей, вывела меня из задумчивости.

— Ты, Сурэн, наверное, не знаком с нашей двоюродной племянницей, дочерью старого Олзия. Ты должен его знать. Она окончила фельдшерскую школу, да еще и на курсах трактористов училась. Когда только успела? Ну так вот, вернулась наша Саран домой и села на трактор. А сегодня, представляешь, привезла нам корма из Хайлантая. Не знаем, как ее и благодарить. — Старуха взяла кочергу, пошуровала ею в печи, перевертывая не-прогоревшие головешки. Пламя вспыхнуло, разгораясь сильнее.

— Саран, — повторил я про себя.

Беседа наша с Санжой-гуаем вконец истощилась, распалась на отдельные реплики, потом наступила долгая пауза. Так обмелевший поток теряется в галечных отмелях. Старая женщина вышла, поправила дымник юрты, закрывающий тоно. Вернувшись, разобрала деревянную кровать с правой, гостевой, стороны и сказала, доставая из сундука ватное одеяло:

— Ложитесь сюда, товарищ зоотехник, отдохните.

На душе у меня было неспокойно. Неужели Саран не вернется? Так она показывает мне свое пренебрежение, или это старуха послала ее спать в другую юрту?

Я вышел под открытое небо, затканное узором звезд. Чувствовалось дуновение теплого вечернего ветерка. На западе, над вершиной хребта чиркнула упавшая звезда. Изогнулся бровью тоненький серп — был третий день новолуния. Я поглядывал на него и гадал о том, в который из аилов ушла ночевать обидчивая Саран{22}. Потом вслепую побрел к юрте, выставив вперед руки.

Саран пришла, когда я уже устраивался спать. И все темные мои мысли мгновенно исчезли. Показалось, что в эту просторную юрту заглянула та самая луна, на которую я только что смотрел.

Было темно и тихо, а сон все не шел. Перед глазами вновь раскручивались кадры дневных событий: вот Саран подбегает ко мне, вот стоит с виноватыми глазами, не зная чем помочь; теперь она медленно возвращается к трактору, все время оглядываясь, а у прицепа огромным стогом громоздится свалившаяся с него солома…

Через щель неплотно закрытого дымника в юрту заглядывали звезды и подмигивали, будто смеялись над неотвязной моей докукой. Слышалось легкое дыхание девушки, спавшей на противоположной стороне юрты, да возня овец в загоне… Завтра непременно поговорю с Саран, объясню ей, что переволновался за лошадь, вот и заспешил… А то разве бы я оставил ее с этой соломой…

Утром Саран заводила трактор. Была она в том же синем дэле и барашковой шапочке. Ох, как непросто женщине на тракторе без кабины, да еще в нынешние холода… Подошел поближе.

— Сейчас на тракторе холодно?

— Пока терпимо.

— Вчера солому-то легко загрузили?

— Да, все нормально.

— Сюда рано приехала?

— Ничего, солнце еще не заходило, — отвечала она, копаясь в моторе. На этом моя фантазия исчерпалась, и я замолк, не зная, как продолжить беседу. Такого дурня, как я, редко встретишь. Наконец подобрал я нужные слова:

— Бросил тебя одну, ушел и не помог ничем. Ты уж извини.

— Это я хотела у вас просить прощения, — возразила Саран. Я даже опешил.

— Да что ты, из-за моей бесшабашности все и вышло…

— Ваша лошадь, наверное, ужасно брыкается? — лукаво улыбнулась она. Если и крылась тут насмешка, то мне было не до нее, я обрадовался уже одной улыбке Саран. И только завязался у нас разговор, как из-за ограды донеслось: «Зоотехни-и-ик». Опять кому-то потребовался!

Целый день я ездил из хотона в хотон, а когда стемнело, остался ночевать в одном из аилов. До полуночи вместе с овцеводами бродил по овечьим загородкам, подсвечивая фонарем, гладил