Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло

юрте. «Застеснялась, что ли?» — удивился я. Спешившись у коновязи, вошел следом. Мать Саран склонилась над шитьем, пристроив на нос очки с веревочками вместо дужек. При моем появлении она посмотрела на меня поверх стекол и проговорила:

— Саран, чай вскипяти…

Проходя мимо меня к печке, Саран не удержалась:

— Что так долго пропадал?

— Работы было по горло, — невозмутимо ответствовал я.

…В тот вечер мы долго сидели на колючей щетине скошенной травы, подставив лица ласковому ветру. Плечи наши соприкасались. Саран держала во рту травинку.

— Почему-то все эти дни о тебе только и думала. Еще недавно, когда ты заходил к нам, я всякий раз говорила себе: «Не засиживался бы долго. Что обо мне люди скажут? Если уж не судьба быть вместе, надо держаться от него подальше». Но что-то случилось за это время, без тебя стало невмоготу.

— Саран, маленькая моя, я же тобой только и дышу!

— И я тебя тоже полюбила, — чуть слышно прошептала она.

«Это правда, Саран? — ликовал я про себя. — Я же трое суток не приезжал, только чтобы услышать от тебя эти слова».

Я вернулся к себе. Овладевшая мной радость требовала выхода. Я все время что-то напевал, ноги сами собой пустились выбивать чечетку, да так, что пыль поднялась столбом. Из распахнутой форточки тянуло прохладой. Была ночь, я потушил наконец лампу, но в комнату глядела полная луна — хоть книгу при ней читай. Сна не было ни в одном глазу. И видели мои глаза только Саран. Вот мы вдвоем едем по краю пшеничного поля на одинаковых серых лошадях. Хлеба Булганских равнин отливают на солнце собольим мехом, волнуются на ветру, словно вода в озере. Я натягиваю поводья: «Здорово пшеничка вымахала», — говорю. «Узнаешь? — усмехается Саран. — Во-он в том месте ты шел прямо по перепаханному полю и размахивал руками, как мельница крыльями»… Что это — я, кажется, задремал? Перевернулся на другой бок, посмотрел на окно. Вдали чуть слышно, как мухи, зудели трактора, распахивающие пары. И я отчетливо увидел ровные, снежно-белые зубы улыбающейся Саран. Как ослепительно сверкают они на ее милом, черном от пыли лице!..

На следующий день в тракторе Саран полетел диск и в поле она не выехала. До полудня мы провозились с ремонтом, зато заведенный мотор заработал ровно, без постороннего стука. Нельзя сказать, что я очень помог Саран, больше руки в масле вывозил, зато целых полдня мы провели вместе.

— Вроде бы все нормально, — одобрила Саран. — Но все равно, надо проехаться, проверить на ходу.

Я уселся рядом, и мы помчались, поднимая пыль, по широкой дороге, по сторонам которой протянулись бесконечные поля. Ярко зеленели стрелки проклюнувшихся злаков — словно заливными лугами ехали. Как игла, пронизывающая насквозь всю Булганскую равнину, поблескивала под лучами солнца вода в речке Шиверт.

— Поедем на речку, умоемся? — с улыбкой предложила Саран.

— Да, умыться нам сейчас не мешало бы. Может, прямо на Селенгу махнем? До нее здесь рукой подать. Ну как, поехали?

— Как скажешь.

— Если у тебя вечером никаких дел нет…

Саран повернула трактор на Селенгу. Теперь мы приближались к роще. Мысли мои странно путались, Саран же, напротив, была сосредоточенна, даже угрюма. Пожалуй, такой я еще ее не видел. Концы платка, которым она повязалась, трепетали на ветру. Ни она, ни я долго не нарушали молчания.

Я обнял ее за талию. Примчавшись щекой к плечу любимой, чувствовал сквозь тонкую материю, какое горячее у нее тело. Хотелось ехать так без конца, но впереди уже виднелась преградившая нам путь могучая река.

— Куда теперь поедем? — спросила Саран.

— Вон к тем ивам, — показал я на курчавившиеся вдали заросли ивняка. «Вот так и приходит к людям счастье, — думалось мне, — Саран доверила мне свои чувства, когда произнесла: «Как скажешь…»

В голубой воде Селенги отражались высокие кручи, густые деревья, перистые облака. В небольшом заливе то ныряла, то появлялась над водой и с шумом отряхивала крылья пара гусей. Хорошо им тут вдвоем… И каким это было счастьем для нас — сидеть вот так, прижавшись друг к другу! Словно вверяя мне всю себя, Саран положила голову мне на колени и прикрыла лицо платком. Я сидел не шелохнувшись, боясь потревожить то ли сон ее, то ли думу о чем-то. Все вокруг желало нам счастья — и вяз с пышной кроной листвы, и разомлевшие под солнцем скалы, и стремительная река… Даже гуси не пугались нас: они по-прежнему ныряли, время от времени поглядывая в нашу сторону. Не сдержав переполнявшей меня радости, я негромко позвал Саран.

— У тебя ноги затекли? — приподнялась она.

— Скажи, сохраним мы на всю жизнь эту нежность друг к другу?

— Не знаю, Сурэн. — Руки ее обвили мою шею, а ее поцелуй был нежным и жарким. Теперь во всем мире не нашлось бы людей счастливее нас двоих!

Садилось солнце. Из-за гор появилась полная, пятнадцатидневная луна. Такой же полной была теперь наша любовь.

Приезжий шофер передал мне письмо, в котором мне предлагалось срочно явиться на центральную усадьбу. Саран с рассвета была в поле, и встретиться с ней, сообщить об отъезде не было возможности.

«Любимая, не скучай без меня. Ты навечно поселилась в моем сердце. Вернусь к тебе через несколько дней, как возвращается на родину перелетная птица. До свиданья».

Набросав эту записку, я сунул ее под подушку Саран в юрте Олзий-гуая.

Река Шиверт разделяет центральный поселок надвое. Слева по течению, у подножья небольшого холма, стоят одно подле другого три белых здания. Это и есть ветеринарный пункт. Метрах в двухстах от него вытянулись в ряд домики. В одном из них было мое постоянное жилье — комната и небольшая кухня.

Ни обстановки, ни хозяйственного обзаведения у меня не было. У левой стены — железная койка, два чемодана на ящике из-под табака. К правой стене придвинут стол. Вот и все. Стол завален книжками и брошюрами. Над столом приколоты к стене цветные открытки. На кухне в большом рассохшемся шкафу — чашки, тарелки, разная утварь. Войдя к себе, я торжественно укрепил на стене фотографию Саран, и в квартире моей словно света прибавилось.

Фотографию эту Саран не надписывала и не дарила мне на память. Просто она попалась мне под руку, и я открыто реквизировал ее в свою пользу.

Разжигать печь показалось мне слишком хлопотным, поэтому я переоделся, попил чаю у соседей и отправился на ветеринарный пункт. Заведующий пунктом, врач с высшим образованием, уже возился с мотоциклом, собираясь уезжать. Он вручил мне ключ, поинтересовался:

— Как там молодняк? Ты, я вижу, здорово