Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло

— Пошли, наши уже вещи затаскивают.

Саран ласково мне улыбнулась:

— Мы едем на обводнение Гоби. Мне нужно отойти… — Опасаясь, что не найдет меня в толпе, она добавила: — Побудь здесь? Я скоро… — И тут же исчезла. Я повернулся к приятелю. Он попрощался и пошел к своему вагону.

«Саран совсем горожанкой выглядит, а говорит, улыбается, как прежде. Интересно, есть у нее муж? Кто он? Отчего не провожает?» — Только я успел об этом подумать, как снова возникла передо мною Саран:

— Ты в Сайншанд случайно не едешь? — спросила она.

— Нет, я пришел проводить товарища и вот по счастливому случаю повстречал тебя. Если написано на роду встретиться, то и встретишься, даже если разошлись пути-дорожки… — Тут лицо Саран неуловимо изменилось.

— Ты меня обидел. И все же я постоянно вспоминала нашу дружбу, часто воображала себе нашу встречу.

От этих ее слов сердце мое сжалось, но я небрежно бросил:

— А я думал, ты меня окончательно забыла.

Заревел гудок паровоза, напомнив нам двоим, что поезд сейчас отправится.

— Думай как тебе хочется, — обидчиво заметила Саран. — Может, кто-нибудь и забывает…

И тут у меня вырвалось:

— Я эти два года только тобой, слышишь, одной тобой и жил. А ты…

Я замолк. Это были слова, которые я не однажды повторял, мысленно представляя себе нашу встречу. «А мог бы ты их произнести, если бы Саран поздоровалась и прошла мимо?» — спросил я тут же у самого себя.

Саран тоже стояла молча. Но взгляд ее, как и два года назад, излучал тепло, от которого я словно таял. Показалось даже, что эти любящие глаза влажно заблестели.

— Я напишу тебе. А ты, если выпадет случай, навести моих стариков, — попросила Саран. Снова заревел гудок, и состав тронулся. Мы поспешили к поезду. — Сын мой, наверное, уже пошел, — услышал я и не поверил своим ушам.

— Что, что ты сказала? — громко переспросил я, но голос мой потонул в лязге вагонов и шуме. Саран меня не услышала. Она вскочила на подножку вагона, ухватилась за поручни и, оглянувшись, помахала рукой. Стучали колеса уходящего, набирающего скорость поезда. Стучало, чуть не выпрыгивало из груди мое сердце. Я запоздало помахал рукой и улыбнулся. «Радоваться-то еще рано», — будто шепнул кто-то рядом. Да, действительно рано. Любишь ли ты меня, Саран, как и прежде? Скорее всего, с уважением относишься к памяти о прошлом. Увидела — ну и расчувствовалась, как всякая женщина… «А тебе ее уважение ни к чему», — снова словно бы услышал я чей-то голос. «Может быть, и так», — неожиданно громко произнес я и тут же смутился. — Непутевый! Обидел такого чистого человека. Как же я покажусь на глаза ее родителям? Понятное дело, зачем Саран быть одной? Вот у нее и семья, и сынишка уже пошел. Наверное, на нее похож, — растравлял я себя, как только мог. — Вспомни, Саран тебе фотографию парня показывала. Ты этому толстоносому механику в подметки не годишься…» Но в то же время я ощущал какую-то спокойную радость, душа пребывала в умиротворенном состоянии, словно выполнил я что-то очень важное и нужное.

Отдохнув две недели в Тэрэлже{23}, я накануне выхода на работу самолетом вернулся домой. Утром следующего дня, только я вошел в свою рабочую комнату и выдвинул ящик стола, в дверь заглянула секретарша.

— Как съездили? Я вам тут… — Она исчезла и тут же появилась снова. — Вот, пришло дней десять назад. — Девушка положила передо мной письмо. На конверте внизу было написано: «Восточногобийский аймак, Нойонобонский сомон, стройотряд, Саран». Так ты не забыла меня!.. Оставшись один в комнате, я поспешно вскрыл письмо.

Уже восьмой день, как мы приехали в Гоби. Вырыли новый колодец, выложили изнутри камнем и обнесли заборчиком. Все здесь не так, как я себе представляла. Мне казалось, что увижу здесь одни пески, в действительности же вокруг такая красота… Во все стороны раскинулась беспредельная степь. Рослые верблюды, красного и коричневого окраса на фоне частых степных миражей, кажутся исполинами. Горизонт затянут синеватой дымкой. Села бы на быстрого коня и поскакала вдаль… А солнце здесь утомительно горячее. Земля так накаляется, что того и гляди займется. Я работаю в широкополой соломенной шляпе, и все-таки за несколько дней лицо загорело до черноты. От кирки и лопаты на ладонях повскакивали волдыри, но с нашими ребятами работать — одно удовольствие.

На работу мы уходим рано утром, а возвращаемся вечером, иногда уже в полной темноте. Потом с визгом и гамом моемся под холоднющей струей из артезианского колодца. Сегодня вернулись пораньше. Ребята договорились разбиться на две команды и искать спрятанную палочку. Ты знаешь, есть такая игра. А я вымыла голову и села у палатки расчесывать волосы. И тут увидела, как поднимается над землей огромный диск полной, пятнадцатидневной луны. И забилось у меня сердце, Сурэн.

Ты помнишь, о чем говорили мы в последний наш вечер у реки, глядя на такую же полную луну? Мы говорили о нежности, хватит ли ее у нас друг для друга на всю жизнь. Помню, я согрелась в лучах твоей любви, покорили меня твоя мягкость и приветливость. Вот и подумала, что буду любить тебя вечно. Но наша привязанность оказалась такой недолгой!.. На рассвете уехала на работу, приезжаю вечером — под подушкой записка. Ничего мне и в голову тогда не пришло кроме того, что у тебя срочное дело. Помню, все высматривала тебя, ждала: вот-вот приедешь. Но приехал не ты, а один твой приятель, да все про тебя и выложил. Кто? Да разве это важно? Нет, не думала я, что ты такой непостоянный, такой слабый. Верно, Сурэн, я смертельно обиделась. Видимо, оттого еще, что верила тебе безоглядно. А знаешь, почему-то с самого начала предчувствовала я, что не быть нам вместе. Зачем, спрашивается, привязалась, зачем сама себя мучила?

Прошло всего несколько дней, и я узнала, что ты укатил в аймак. Тут уж я окончательно расстроилась. Значит, подумала, и встретиться со мною он не пожелал. Расплакалась, разнервничалась и сразу решила: уеду поскорей в город. Как решила, так и сделала.

Через неделю из Улан-Батора послала тебе письмо, ты получил его? Вот, кажется, и все… Задним числом подумала: сильное чувство всегда такое хрупкое. Все это я теперь вспоминаю, сидя у палатки. Ребята отправились «искать палочку». Тянули и меня, но я отговорилась головной болью, должно быть, на солнце перегрелась. Вспомнила, что обещала написать тебе письмо, зажгла в палатке свечу, села и задумалась. Я же не писала,