Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло

с кем-нибудь иду, а с врачом, у которого высшее образование! И обуяло меня этакое дурацкое тщеславие: глядите все, кого ведет под руку человек, что живет рядом с вами. Сам черт не разберет, откуда вдруг выплыло это мелкое чувство. Дальше — больше. Было еще несколько вечеров, которые мы прогуляли с Должин, и я думал: пусть и Саран узнает, что я пользуюсь вниманием врача-практикантки. Тогда она еще лучше поймет, с кем свела ее судьба, оценит; заревнует — и будет любить еще крепче. И мне вовсе не казалось, что я предаю ее, мою Саран.

Как-то утром заведующий ветпунктом заглянул в нашу дверь и поманил меня.

— Погляди-ка, Сурэн, — протянул он мне телеграмму из области. — Поедешь сегодня за инструментарием для ветпункта. Потом… Погоди, что-то я еще хотел сказать, — потер он себе лоб. — Да, финансовые дела заодно провернешь. Успеешь ты к почтовой машине?

— Конечно, она же во второй половине дня только приходит.

Сгонять в область и обратно — плевое дело. Можно вернуться если не на следующий день, то уж через день точно. Но не тут-то было. Сразу получить и зарплату, и проектные суммы для ветпункта не удалось. Выбивая их, я промаялся в городе целую неделю и в последние дни совсем загрустил. Возвращение казалось мне уже несбыточной мечтой. Все мои мысли занимала только Саран.

На восьмой день мне повезло. Я поймал машину из нашего хозяйства и даже сумел устроиться в кабине. Мы уже выехали из города, когда шофер обратил внимание на перстень, который я вертел на кончике пальца.

— Ну-ка, ну-ка, покажи. Камень-то драгоценный? — Я протянул перстень водителю.

— Кому везешь? — поинтересовался тот.

«Вот еще, следователь какой выискался», — вспылил я про себя, но вслух сказал:

— Соседка заказала — вот и везу.

Шофер повертел перстень и улыбнулся:

— Камень хорош. Красивый подарок.

Почему он решил, что это подарок? Может, о нас с Саран все хозяйство уже знает?.. Я и вправду купил этот перстенек для нее и все прикидывал, поправится ли он ей.

Утром я первым делом сдал деньги в кассу и, даже не отпросившись у начальства, помчался во второе отделение. Близился вечер, когда я добрался до юрты Олзий-гуая. Саран дома не было. «Видно, с работы еще не вернулась», — огорчился я. И тут все внутри у меня похолодело. На сундуке не было зеркала и ее коричневого чемодана.

— Куда она поехала?

— В город вчера укатила, сынок, — сказала ее мать. Сейчас уже не передать овладевшего мною тогда чувства опустошенности. Я сидел молча, как истукан. Мать Саран напоила меня чаем.

— Сама не знаю, что и думать: собралась в одночасье и уехала поспешно.

Эта тихая женщина всегда выходила из юрты, чтобы не мешать нашим беседам. Сейчас, глядя на мое скорбное лицо, она тревожилась: никак, дети ее поссорились. У меня было к ней теплое чувство. И Саран, казалось мне, была похожа на мать.

— Письма мне она не оставляла? — спросил я.

— Нет. А если оставила, то разве у Сэвжида.

— А Сэвжид здесь?

— Заезжал по работе. Сейчас уж, конечно, уехал.

Тяжесть утраты навалилась на меня, смятенье погнало меня к Сэвжиду. Выехав из центра отделения, я привстал на стременах и, нахлестывая лошадь плетью, погнал ее вдоль пшеничных полей во весь опор. Солнце клонилось к западу, огромными зубцами лежали на земле тени гор. Сзади приближался, нарастал грохот грузовика. Я мчался не оглядываясь. Машина догнала меня и ушла вперед, напомнив события одного дня…

С каждой минутой становилось все темнее. Над алеющим еще горизонтом, словно скалы, громоздились черные тучи. Над ними, как и вечером того дня, когда мы впервые встретились с Саран, висел тоненький серп. Снова был третий день новолуния.

Приехав на центральную усадьбу, я бросился к Сэвжиду. Он жил со своей старенькой матерью в двух шагах от меня.

— О-о, приятель, ну как съездил? Все в порядке? — заулыбался Сэвжид. Я пожал протянутую мне руку.

— Плохо съездил, неудачно, — ответил я. Опустив голову и покачиваясь, как пьяный, добрался до стула.

— Что так, препараты не привез? — заговорил Сэвжид совсем о другом.

«Вот привязался, ну какое ему до этого дело», — расстроился я.

— Половину только привез. У тебя что нового? Налей-ка мне чаю.

Сэвжид удивленно уставился на меня.

— Откуда же ты сейчас?

— Из второго отделения.

— Это что же, туда и обратно в один день успел? Да ты сущий орел! — разглагольствовал Сэвжид, совершенно, видимо, не понимая, в каком я нахожусь состоянии. Не сдерживаясь, я спросил напрямик:

— Саран мне письма не оставляла?

— Какое письмо? Разве она сюда приезжала? — в свою очередь задал мне вопрос Сэвжид.

«Ее мать почему-то сказала, что он может знать», — подумал я, но вслух произнес:

— Была проездом в город…

Сэвжид не дал мне договорить.

— Вот не знал. Она что же, совсем уехала?

— Ну да. Странно только, чего это она так торопилась. Даже письма мне не оставила.

— Чего же тут удивляться? Девицы нынче пошли больно деловые. Саран, видать, как раз из этой породы. Только ты ее не сразу раскусил. Да стоит ли из-за нее голову вешать! Если уж на то пошло, подумай хоть о Должин.

— Да не нужна мне Должин.

— Что так? Сделай, чтобы стала нужна. Ты же ее захомутал уже, чертяка. Чего уж там скрывать, — загоготал Сэвжид. — Вот и правильно. Пока молодой — выбирай самую лучшую. Не вешай нос, девок на твой век хватит. — Он достал из шкафа молочную водку и до краев налил две пиалы.

— Давай трахнем по маленькой!

«А ведь он, Сэвжид этот, давно уже что-то про меня и Саран знает. Недаром же подначивал… — подумал я, опрокидывая первую чашку. После второй в желудке разлилось тепло, а я пришел в себя, но все равно думал о Саран: — Что же, вся ее любовь была только игрою?» Жалко мне стало самого себя, но я тут же решил, что глупцом, конечно, не буду.

Придя домой, я перевернул фотографию Саран лицом к стене. Был я сильно на взводе: голова шла кругом, а ноги выделывали какие-то немыслимые фигуры. «Разве может настоящая любовь оборачиваться таким обманом, быть такой легковесной, — разговаривал я сам с собой. — Девицы нынче пошли больно деловые. Только ты ее сразу не раскусил. Сравни ее с Должин», — будто поучал меня где-то рядом Сэвжид. «Должин тоже девушка хорошая, — согласился я. И то сказать, стыдно убиваться по той, что тебя бросила. Свет клином на ней не сошелся», — мелькнула заносчивая мысль, и память услужливо напомнила недавний вечер, который я провел с Должин. Я с удовольствием