Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло

Потом, сняв бобровую шапку, вынула жемчужную брошь, бросила шайку на опрятно заправленную кровать и вышла, сказав, что попросит у матери чаю. Она закрыла дверь снаружи. Странно. Может, не хочет, чтобы отец с матерью знали, что к ней пришли? В ожидании хозяйки я курил и рассматривал комнату. На двух сундуках, разрисованных львами, лежали два одинаковых чемодана, на стене висело большое зеркало, а по его бокам — застекленные фотографии. Вокруг все прибрано, чистота… Прошло уже довольно много времени, а хозяйка комнаты все не появлялась. Пепел от моей сигареты упал на коврик перед кроватью. Я нагнулся, чтобы затушить искру, и оцепенел от ужаса. Под кроватью лежали головы…

«Отец, проснись, ну проспись же», — услышал я взволнованный голос Дулмы. Вздрогнув, проснулся. Во сне, непроизвольно, я дернул ее за волосы… Я окончательно пришел в себя, но странное видение по-прежнему не покидало меня, и всю ночь я не сомкнул глаз.

Утром врач вызвал Дулму. Ее долго не было, наконец она вернулась взволнованная.

— На операцию тебя назначили. Без нее нельзя. Необходимо наше согласие. Что ты об этом думаешь? — тревожно спросила Дулма.

— Главное — быстрее поправиться. Раз для этого нужна операция, пусть оперируют, — решил я.

Как мне показалось, операция длилась недолго и, по-видимому, прошла удачно. Палатный врач заверил, что боль должна утихнуть, только нужно лежать поспокойнее. Что может быть авторитетнее указаний лечащего врача? Я подчинился им без возражений. Какая радость избавиться от тяжкого недуга! Рана после операции стала быстро затягиваться. Вернулись сон и аппетит. Я стал садиться, опираясь на подложенную за спину подушку. Так хочется скорее выздороветь! Но едва почувствовал облегчение, одолели думы. Прежде всего, конечно, соскучился по детям, тревожило меня и мое будущее.

СГОВОРИЛИСЬ?

Долгая болезнь — это так мучительно! Но вот я начал вставать. Дулма перестала дежурить около меня дни и ночи, но по-прежнему прибегала каждый день. И все это время я видел: что-то ее гнетет. Глаза затуманены слезами, и прячется в них глубокая озабоченность. А в чем причина — не добьешься.

Спрашивал: «Может, у тебя болит что?» Она отговаривалась ерундой: «Просто думаю о разном». Или: «Очень испугалась за тебя, думала, не встанешь».

Ее удивительная улыбка стала какой-то неуловимой, вымученной. Кто ни заговорит с Дулмой — она плачет. Оставлять меня одного боится. Вечерами старается уложить пораньше: ««Уже поздно, приляг, отец, отдохни». Каждое утро она пристально вглядывалась в мое лицо, тяжело вздыхала, а о чем думала — не пойму.

Однажды я не выдержал и спросил ее:

— Скажи наконец, что ты все время таишь от меня?

— Когда я от тебя что таила?

И вот, однажды утром…

— Мы теперь будем жить в городе. Квартиру дали. Дня через два-три переберемся, — сообщила Дулма.

Эта новость меня озадачила.

— Ты сама просила поселить нас в городе, или начальство так решило?

Дулма замялась.

— Врачи наверняка тебя до весны в покое не оставят. Но можно ли лечиться в городе, а жить в худоне? Ну, я и попросила.

— Гм, вот оно что… Да, квартира — это неплохо.

Жена рассказала, что квартира трехкомнатная, в новом доме. Потом она отправилась хлопотать о переезде, а у меня целый день ушел на то, чтобы поразмышлять о случившемся, погадать о его подоплеке. И я пришел к выводу, что болен какой-то тяжелой, возможно неизлечимой болезнью. Вот почему Дулма места себе не находит.

Все, кто приезжает меня навестить, ведут себя одинаково. Стараются успокоить, подбодрить. И вообще все родственники, друзья, начальство спешат меня проведать, пока жив! И никто из них не говорит со мной о болезни. Хотят порадовать, поддержать на пороге смерти, от которой нет спасения. Что ж, они тысячу раз правы. Да и как сказать тяжелобольному: «Дела твои, браток, совсем плохи. При операции обнаружена большая опухоль. Теперь лечить поздно. Смерть долго себя ждать не заставит». Вот и пытаются как могут успокоить, отвлечь хоть ненадолго. Надо бы и мне пожалеть, порадовать людей с добрым сердцем, которые так щадят и берегут меня. И я твердо решил не говорить ни с кем из посетителей о своей болезни. Хорошо зная, чем живет каждый из моих близких друзей и знакомых, я всякий раз заводил разговор о том, что их интересует.

Мне было совсем не по себе, когда приехал мой старый друг Бата. Но виду я не подал, встретил его, будто и не болел вовсе. «Ну-у, привет! Как жена, дети? Что нового? Садись сюда. Я? Отлично! Твоя телега в порядке? Рыбачить поедем. Ты собираешься?» — начал я разговор. У моего друга при слове «рыбачить» загорелись глаза. Завязался обстоятельный разговор о рыбалке и охоте. Бата еще не ушел, когда в дверях показался Хорло. С ним я затеял разговор о борьбе. Только я заявил, что у нашей команды нет никаких шансов на успех в начавшихся ныне международных соревнованиях, как Хорло подскочил на месте, даже в лице изменился.

«Это, говорит, почему? — Открыл записную книжку. — Та-а-к… В первом круге четверо борцов из десяти весовых категорий одержали чистую победу, пятеро победили по очкам, один свел встречу вничью. Во втором круге двое победили чисто, шестеро по очкам и две ничьих. Теперь вот этот борец должен встретиться с представителем такой-то страны… Тот победит, тот сведет схватку вничью, и в конце концов наша команда займет второе место после советской». Так подробно излагал Хорло свои прогнозы. Разгоряченный разговором, он ушел, забыв отдать предназначенные мне фрукты и печенье. Их потом принесла дежурная медсестра… Вот так я решил беседовать с каждым. И всем будет от этого легче.

Но когда я оставался один, в голову лезло всякое.

Хоть смерть и неизбежна, человек все же рождается для жизни. А жить — значит бороться. Люди не могут желать себе страданий и смерти. Знания и разум, силы и опыт человека служат его стремлению к счастью и радости. И хорошо, что наука не изобрела приборов, предсказывающих будущее. Знай мы заранее, как и когда умрем, где и какой удар судьбы на нас обрушится, загипнотизированные неизбежностью, мы бы шагу не могли ступить. Чувствовали бы себя беспомощной мышью перед пастью удава. И я — как эта мышь?! Ну, нет! Я не безмозглая тварь, у меня есть разум, есть силы для борьбы. Говорят, человек знает тринадцать хитростей. Что ж, с их помощью я готов бороться за каждый вздох, за каждый месяц и день, за каждое мгновенье жизни. Это будет моя победа, я заставлю смерть отступить.

Я хочу жить. Мне не прискучила жизнь. Я только-только вошел во