Венгерский рассказ - Клара Бихари

— Где отец? — едва успев поздороваться, спросил Амбруш.

— Сеять пошел, — засмеялся брат.

— Брат еще собирается, а пенсионер уже сеет?

— Да ведь вы знаете отца, — рассмеялась невестка. — Попробуй его удержи, коли он что затеял! — Невестка смеялась, но не от злого сердца, глаза светились добротой.

— Пошли, сам увидишь, — предложил брат.

Жена брата принялась тормошить детей, а братья вышли во двор.

— Садись, — сказал Амбруш Яром и открыл дверцу машины.

— Сиденье маслом заляпаю. Давай-ка уж лучше на моем испытанном…

Мотоцикл, тарахтя и стреляя, мигом вынес их за околицу. Когда они поравнялись с трактором, Амбруш Яром тронул плечо брата.

— Твой стоит?

— Мой коняга!

— Останови.

— Я подвезу тебя.

— Пешком дойду. Далеко это?

— Да не так уж оно и далеко. Сразу как поднимешься, за холмом.

Через считанные минуты Амбруш Яром был уже на самом гребне небольшого пологого холма, откуда и правда увидел отца.

Отец шагает по пахоте, удаляясь от Амбруша, спиной к нему. Он сделает шаг, остановится, и рука его описывает правильный полукруг. Снова шагнет, остановится, и снова рука взлетает в широком взмахе, словно кресты кладет пред алтарем в сельской церкви.

Отец одет во все черное, а на шее сзади два белых крылышка, похожих на уголки салфетки, повязанной малому ребенку.

Размеренно доходит он до конца полосы, поворачивает… Теперь он идет навстречу Амбрушу. На шее у него висит что-то белое, напоминающее торбу. Старик сделает шаг, остановится, и, будто благословляя, рука его описывает размашистый полукруг. Новый шаг — новый взмах руки: человек постепенно приближается.

— Отец!

Старик всматривается из-под ладони. Только теперь он замечает сына.

— Амбро! Никак ты? Сейчас, сынок… — И опять он делает шаг, останавливается, запускает руку в белую холщовую торбу и разбрасывает семена.

Наконец он подходит к сыну и протягивает жесткую руку.

— Добро, сынок, что отца не забываешь.

— Я думал, отец, вы на пенсии. — Молодой человек не выпускает большой заскорузлой руки старика.

— Так я и есть на пенсии.

— Да что-то непохоже, — улыбается Амбруш. Крепость отцовской руки радует сына.

— Сеять, вишь, срок…

— А тракторы что же?

— Машины само по себе. Я ихнего хлеба не отбиваю. Но отсюда, — отец кивает на большой, с завязанным верхом мешок, — отсюда моя делянка, и засеваю я ровно столько, сколько берет один трактор с сеялкой. Мешок лежит точно на месте, где кончается пашня, которую мне доверили.

— Что вы сеете?

— А ты разве не видишь?

Амбруш нагибается к земле.

— Конопля?

— Она самая.

— А ведь раньше у нас не сеяли коноплю.

— Дед твой сеял. И теперь снова поняли, что надо сеять, потому как стоящее это дело. — Он освободился от холщовой простыни, висевшей у него на шее наподобие люльки, сел на мешок и жестом пригласил сына сесть рядом. Потом погладил суровый холст. — Мать-покойница ткала, еще до замужества. На кровать этот холст никогда не стелили.

— Берегли?

— Только этот кус, единственный. Берегли к севу, чтобы выходить как на праздник.

— Ах вот оно что… — улыбается сын.

— Ты помянул трактор? С трактором, конечно, легче, но ведь в нашем хозяйстве и лошадь нужна, и живой человек, сеятель. Вот, может, приспособят с самолета сеять — тогда другое дело.

— Сеять с самолета? Да неужели и это у вас уже есть?

— Пока нет, но и то сказать: кто мешает? — Он засмеялся. — Полоть, слухи ходят, уже пропалывают сами машины. Да, лихо пошло бы дело! Сеять-то я еще могу, а вот в прополке меня и внук обставит. Детские косточки гибкие.

— Это верно. А как, отец, нравится вам кооператив? — смущенно спрашивает Амбруш.

— Не будь там все гладко, и то понравился бы, потому что другому нечему быть. А у нас кооператив хороший! Мне вот пенсию дали, нужды ни в чем не имею. И сеять вышел не потому, что нужда подгоняет.

— Я за тем приехал, отец, чтобы забрать вас в Пешт, будете жить вместе с нами.

— В Пешт? Ну уж нет, сынок. Опять же, эту свою невестку я хорошо знаю. А твою жену всего раз и видел. Постой, когда же это было… На свадьбе.

— Уверяю вас…

— Согласен, она у тебя славная. Но я все же останусь здесь, у этой невестки. Не привык я менять жилье, как рубаху. Да и к чему, жить мне уже недолго осталось.

Руки у отца по-прежнему сильные. Врач охватывает взглядом лицо, шею отца. Старик худ, цвет лица у него подозрительно серый. Как высохшая от зноя земля в августе… Амбруш Яром многое может узнать по цвету лица, недаром он воспринял опыт у преемников профессора Адамфи.

— Какое там недолго, — начинает он с той профессиональной бодростью, которую усвоил в больнице. — Еще спляшете со своей пештской внучкой!

— Спляшу. Только с твоей племянницей, у нее через неделю после пасхи свадьба. Но на будущий год едва ли, что ты там ни говори…

Отец открывает мешок и наполняет зерном сложенный вдвое холст, который сейчас еще больше напоминает суму, в какой батрачки когда-то носили в поле детей. И уже через плечо бросает сыну:

— Ступай домой. Я скоро кончу, к двенадцати буду дома.

Амбруш долго стоит и смотрит на удаляющуюся спину; следы отца как по линейке тянут прямую цепочку в рыхлой и волглой весенней земле… В августе, знает Амбруш, эта земля будет высохшей, серой, как лик отца.

Вот старик дошел до края, повернул обратно, вычерчивает новую прямую в пахоте рядом с полосой, куда уже легли семена. По этой полосе равномерно рассеялись серые крапинки конопляных семян, и почти ни одно не легло дальше круга, очерченного рукой.

— Ступай домой, — велит отец, вновь поравнявшись с сыном. — Невестку обидишь.

Полдеревни мальчишек толпились во дворе вокруг «шкоды». Невестка угостила гостя вкусными лепешками, горячими, тающими во рту.

Амбрушу не хотелось спать, но, поддавшись уговорам невестки, он ненадолго прилег отдохнуть. Лег на кровать отца. На постели были старомодные, розовые в красную полоску наволочки и такой же чехол на перине. Сын придирчиво осмотрел все, пощупал: постель была опрятная, мягкая и удобная для старика. Он не заметил, как заснул.

В полдень пришел отец.

Невестка в воскресном платье выставила на стол городскую фарфоровую посуду. Ребятишки, умытые, с чисто выскобленными ладонями и мордашками, уселись за стол. Брат-тракторист обедал в поле. Амбруш Яром с беспокойством поглядывал на старика.

— Очень устали, отец?

— Как сказать… Полный день было бы тяжеловато. А так можно. Все одно сею в последний раз.

— В Пеште действительно сеять не придется, разве что фасоль на балконе.

— Я не о том говорю. До жатвы