Венгерский рассказ - Клара Бихари

на нее Жужа. — Я уже говорила с главным инженером. Он сказал, что вилла с точки зрения статики в порядке, надо только укрепить стены. Здесь можно устроить коммуну. Каждому по комнате, а кухня, столовая и гостиная общие. Детская комната тоже общая. Ну, конечно, если мы женимся и у нас будут дети, — добавляет она, смутившись.

А мне вдруг вспоминается вся та грязь, которой обливали нас Хорти и иже с ним. Слишком уж эта вилла красива. «Народ бедствует, а коммунистические лидеры роскошествуют». Нет, нет, слишком уж эта вилла красива.

— Пойми же, — энергично жестикулирует Жужа, и ее длинные волосы развеваются на ветру, — мы покажем пример рационального распорядка жизни. Мы будем здесь жить под постоянным контролем общества, в строгой моральной дисциплине.

— Я не могу с вами жить, ребята, — качает головой наш врач Густи. — По вечерам я занимаюсь музыкой и буду вам только мешать.

— Почему? — восклицает Жужа. — Мы устроим для тебя музыкальную комнату в подвале.

— В подвале нельзя заниматься музыкой. Там плохая акустика.

— Но это совсем другой подвал… Поймите же! По вечерам мы собирались бы дома, ходили друг к другу в гости и, сидя на краешке постели, обсуждали бы всевозможные проблемы, спорили бы о принципиальных вопросах. Как одна семья!

Лаци испуганно втягивает голову в плечи. Всего год назад он женился, но большую часть этого времени провел в тюрьме, потом бежал, скрывался, где придется. Ему вовсе не улыбается, чтобы Жужа по вечерам обсуждала принципиальные вопросы на краешке его постели.

— Нет! — решительно обрываю я спор. Я чувствую, что эта очередная затея Жужи опять идет вразрез с «линией». Нахожу и довод: — Заметь себе, все это затеи английской буржуазии! Самый обыкновенный boarding house[10], лишь переименованный тобой в коммуну. — В глубине души я, однако, сознаю, что идея Жужи не так уж плоха. Только вилла слишком красива, слишком бросается в глаза здесь, на юго-западном склоне горы.

Идемте дальше! Еще надо посмотреть «тигра» на улице Аладар — говорят, у него хороший мотор. Его бы использовать для расчистки улиц, чтоб перетаскивать обломки потяжелее.

К нам присоединяются два художника: один — график из типографии, другой — учитель рисования.

— Мы объединим художников Буды! Мы нашли дом, пойдемте поглядите!

И вот мы шагаем к бульвару Кристины. Перед нами двухэтажный дворец в стиле ампир. Снаружи он кажется почти не пострадавшим, внутри, разумеется, есть несколько попаданий. Крыши нет, окон нет, оконных рам тоже, но это естественно. Остатки оконных рам, без сомнения, отыщутся среди прочих обломков.

— Это архитектурный памятник конца XVIII — начала XIX века, ровесник дворца Шандора, — объясняет учитель рисования. — Идемте.

Опережая нас, он поспешно взбегает по лестнице, идет через лишенные дверей, полные ветра залы, показывает:

— Здесь выставочные залы, здесь клубные комнаты, студии!

Теперь загорается наш врач Густи.

— Можно будет устраивать тут и концерты, слышишь? Я организую оркестр! — И он уже сыплет именами: такой-то живет в Буде, этот тоже. — Можно устраивать концерты каждую неделю. Деньги — в фонд народной столовой. Стены сплошь увешаем новейшими картинами для продажи, тоже с благотворительной целью. Что нужно художнику? Холст, краски, крыша над головой и кусок хлеба…

Тут и Жужа утешается после ее развеявшейся дымом мечты о коммуне.

— Здесь будет культурный центр района! Да, будет культура! Сразу все пойдет по-иному!

Во дворе мы продолжаем обсуждать детали: художник-график развертывает перед нами проект здания, утвержденный городским советом.

— По мнению Стойки, мы можем отремонтировать его за месяц.

Залы наверху пусты, зато во дворе, под галереей, — мебель, мебель, мебель, покрытая толстым слоем пыли и кусками штукатурки. А в самом конце двора мы вдруг замечаем дверь, настоящую дверь и застекленные глазницы окон — значит, там живут!

Жужа возвращается к нам бегом.

— Это старая квартира привратника, две комнаты и кухня. Там двое стариков, муж и жена! Полно хлама, набито до отказа, даже в кухне во всю стену огромное зеркало!

— Квартира привратника нам не нужна, — отмахивается художник, — пусть старики спокойно доживают свой век.

— Все равно кто-нибудь будет нужен, смотритель или что-либо в этом роде…

Непонятным образом, едва мы оказываемся на улице, как нас со всех сторон начинают осаждать:

— Мы слышали, выступит Илона Надьковачи!

— Говорят, во дворе устроят открытую сцену и будут театральные представления!

Электричества нет, радио нет, во всей Буде действует лишь десяток телефонов, но служба распространения слухов работает безупречно. Возле церкви нас догоняет женщина, называет себя.

— У меня был собственный кинотеатр. Сохранились две киноустановки, все объективы, звукоусилители. Можно бы показывать фильмы. По крайней мере я буду знать, что аппаратура в надежных руках.

В парке Хорват на общественных началах копают ямы, работают служащие городского совета.

— Концерты будут? — машет нам издали шляпой один из них.

— Будет картинная галерея. Гравюры, эстампы, скульптура. Постоянная выставка! И школа живописи! — ревниво отвечает учитель рисования, ведь дом как-никак нашли они, художники.

И кажется, будто все — и работающие, и владелица кинотеатра, и Густи, Лаци, Жужа, — все-все готовы пуститься в пляс.

В помещении комитета партии группа уполномоченных блоков уже обсуждает программу будущего клуба.

Вижу, что меня ждет множество людей, и передаю уполномоченных Лаци; Густи тащит в угол два стула, устанавливает измеритель кровяного давления — у него начинается прием больных.

Я вхожу в свою комнату; сквозь осколок стекла в окне на письменный стол проникает тоненький солнечный лучик. Напротив на ковре зияет дырка — символ расплаты с предателем. Слышу, кто-то топчется за дверью.

— Я хотел бы повидать господина секретаря… — доносится чей-то голос.

— Господина секретаря следует называть «товарищ». Приветствовать словом «свобода!», — вежливо, но решительно вразумляет пришедшего Слатинаи.

На посетителя, однако, это напутствие не производит желаемого воздействия, ибо, войдя и поздоровавшись, он осведомляется:

— Господин секретарь?..

Затем, строго следуя правилам официального этикета, отвешивает поклон, называя себя, и даже сообщает свое звание: начальник управления министерства, на пенсии. Это худощавый старик с военной выправкой, у него выцветшие голубые глаза с красными прожилками и коротко остриженные седоватые волосы. Сам я стою, ему предлагаю сесть.

— Прошу извинить, я осмелился потому… Дом принадлежит мне.

— А! Отлично. Значит, мы сразу можем обсудить детали.

— Прошу вас понять: это мой собственный дом. В настоящий момент моя жена и я живем внизу, в квартире привратника.

— Вот как? Ну, это не беда. Кто-то ведь нужен… Вы, вероятно, изволили слышать — мы хотим там устроить центр культурной жизни района…

— Прошу вас понять, — сухо перебивает меня старик, — это мой собственный дом.

— Разумеется! Но сейчас его и домом назвать нельзя. Одни руины.

— Руины! Что делать? Это не моя вина! Довольно с меня и того…