Венгерский рассказ - Клара Бихари

Незаметно они подошли к ее дому, постояли возле подъезда с сорванной дверью, затем Рожи пошла к себе наверх. Мандарин остался стоять, привалившись плечом к ржавым петлям, торчавшим из проема. С год назад Филуш и Жига просто так, на пари, сорвали эту дверь и унесли неведомо куда. Мандарин не ощущал, как острый край железяки входит в тело: останется зарубка, ну и что? Он смотрел, как дождевая вода медленно заполняет щели на потрескавшихся плитах тротуара. Боль и гнев постепенно заволакивали его сознание.

На лестнице послышались шаги. Рожи протянула его жилет.

— Возьмите, спасибо.

Мандарин взял свою овчину и, потупившись, начал натягивать ее на себя. Девушка, как он понял, еще не заглянула домой. Она стояла, сжимая руками разорванный джемпер, и глаза ее светились, как два дружелюбных уголька. Не отрываясь, Рожи смотрела на Мандарина, большого и такого беспомощного. Потом провела ладонью по его вискам, ласково погладила по щеке и еще, и еще. Мандарин отступил, чтобы уйти, но раздумал и остался. Он все ниже и ниже клонил свою тяжелую голову и, словно под теплым душем, переступай ногами. Ладонь у девушки была мягкая и нежная, от нее пахло душистым мылом. «Альбус», — вспомнил его название Мандарин. Запах был слабый, не то что от него. Медленно и осторожно повернув голову набок, он взглянул на лицо девушки, расплывчатое в полутьме. «Яника», — сказал он, едва шевеля губами, и неуклюже стал целовать ласковые пальцы. Это ему не удавалось — пальцы замерли в воздухе. Мандарин с минуту провожал их взглядом, затем вдруг его охватил жгучий стыд, он рванулся и бросился бежать. Бежал со всех ног, не оглядываясь и разбрызгивая лужи. Рожи смотрела ему вслед, прислонившись к косяку.

Мандарин бежал, пока хватило сил. Задохнувшись, перешел на шаг. Торопясь сам не зная куда, он шел, пока снова не очутился на берегу Цыганки. Только по счастливой случайности он ни на что в темноте не напоролся. Ухватив свою колоду, он поднял ее высоко над головой, потом еще и еще, раз восемь, не меньше. Обессилев, бросил бревно на землю и пошел домой. По дороге перед его мысленным взором вновь возникли Филуш и Жига. К горлу подступил тошнотворный комок, но Мандарин усилием воли заставил себя думать о другом. Поднявшись в свою каморку, он вынул губную гармонику и начал играть, подпевая сам себе.

— Влюбилось солнце вдруг в луну,

Луна ж — в мерцающие звезды,

А звезды — в синий небосвод,

А я — в твои глаза…

Время перевалило далеко за полночь, а Мандарин все дудел и дудел на своей гармонике, пока наконец старый Тевели, его квартирный хозяин, свирепо не забарабанил в стену: «Угомонишься ты, нечестивец? Вот мамаша родила урода…» Мандарин упал на кровать и до самого утра смотрел сладкие, как сливки, сны.

Дождь и в самом деле зарядил на неделю. Электрические провода намокли, и весь поселок сидел без света. Пришлось зажигать керосиновые фонари, оставшиеся еще со времен войны. Они усердно мигали на прежних столбах, но, увы, в двадцати шагах уже ничего нельзя было различить.

Мандарин не показывался домой всю неделю. Работал, как вол, на шлюзе возле острова Чепель. Зазевайся он на час-другой, и вода затопила бы город. Залила бы уютные будапештские квартиры с полированной мебелью, крысы расползлись бы по трубам, поплыли бы, колыхаясь на волнах, фарфоровые чашки и кофейники, вымокли бы насквозь роскошные перины и шелковые одеяла. Эх, да чего там… И Мандарин торчал у своего шлюза день и ночь. Воды набралось так много, что течение почти остановилось.

К субботе вода наконец начала спадать. На выложенной кирпичами шкале проступили ступеньки, до сигнала «Бедствие» дело не дошло. Утром в воскресенье солнце разогнало туман. Теперь уже можно было поймать крысу, привязать ей к хвосту погремушку и пустить в одну из сточных канав — все остальные как он чумы бросятся спасаться бегством и очистят трубы.

Утром в воскресенье Мандарина отправили домой. Давно уже не выпадало такой трудной недели. Единственным его развлечением было коптить фонарем стены. Ок изображал разные цветочки, а сверху украшал их именем «Рожика».

Когда Мандарин добрался до поселка, было еще совсем рано, люди спали, да и солнышко еще только потягивалось. Тени от домов словно шагали вслед за ним, возле ворот кирпичного завода сохли глубокие колеи от колес. Разгулявшаяся в его отсутствие Цыганка тоже присмирела, вот только бревно на берегу так пропиталось водой, что и сесть-то на него было нельзя. Поэтому Мандарин, долго не задерживаясь, проследовал дальше и остановился лишь на краю поселка.

Дядюшка Тевели, квартирный хозяин, поливал двор из резинового шланга с таким невозмутимым видом, словно дождя, лившего без передышки всю неделю, не было и в помине. Впрочем, тут такая пыль, что не пройдет и получаса, как все будет сухо. Мандарин прислонился к забору, расстегнул жилет и, сняв шапку, стер выступивший на лбу пот. Дрожали колени, спина была мокрой от внезапно подступившей слабости. Только сейчас Мандарин почувствовал, как он устал. Спать приходилось по часу-полтора в сутки, и так всю неделю. Кровь застилала глаза, голова кружилась. Шагнув на мостовую, он едва не попал под колеса пароконного фургона, проезжавшего мимо. Слава богу, успел отскочить в сторону.

На этом фургоне семейство Дюрковича навсегда покидало поселок.

Рожи, увидев Мандарина, вскочила с козел и замахала руками.

— До свидания, Мандарин! Бог в помощь. Мандарин…

Отец, ухватив ее за локти, силой усадил обратно. Самолюбивый портной не желал, чтобы его дочь хотя бы одним словом обмолвилась с жителями этого поселка.

— Уехали?

— Да, совсем. — Дядюшка Тевели вздохнул. — Понимаешь, что-то приключилось с Рожикой еще на той неделе. Старый Дюркович пошел и заявил в полицию. А Мики Лепедак все слово в слово передал Филушу с приятелями. Те, конечно, подстерегли старого мастера у трамвайной остановки и так его отделали, что, говорят, даже ногу переломили. Пора бы уже взяться за этого Филуша. Жаль Дюрковича, теперь уж он не выйдет, как бывало, посидеть в палисадничке за шахматами. Очень неплохо играл старик, жаль.

Мандарин взял у Тевели ключ от комнаты и кое-как добрался до постели. Спустя час ему сделалось совсем плохо. Перина взмокла от пота, он перевернул ее другой стороной, но и это не помогло. Все тело горело как в огне. «Увижу ли я ее теперь когда-нибудь? Наверное, никогда». Эта мысль больно сверлила воспаленный мозг, но и она пропала, растворилась в каком-то тумане. Перед закрытыми глазами Мандарина запрыгали разноцветные камушки, складываясь