Повести монгольских писателей. Том первый - Цэндийн Дамдинсурэн

закончена. Народная армия под руководством нашей партии разгромила гаминов. Однако на нашей земле еще бесчинствуют остатки разбитой армии барона Унгерна. Они чинят расправу над мирным населением. Впрочем, вам и самому хорошо знакомы повадки врага. Ближайшей нашей задачей является разгром банды Унгерна. В этом нам поможет Советская Россия. Первый полк Красной Армии мы встречали сегодня. После этого предстоит заняться внутренними делами. Нам необходимо упразднить старые порядки, лишить всяких прав феодалов и князей. С этой обширной программой Народной партии Монголии, именуемой «Десять пунктов»{36}, советую вам познакомиться подробно, для того чтобы осуществлять ее вполне сознательно. Не надо забывать, что у нас в стране не так уж мало людей, которым эти преобразования не по вкусу. Они боятся революционных перемен и всячески противятся им. Нам предстоит затяжная и трудная борьба с контрреволюционными элементами внутри страны».

Затаив дыхание, я слушал мудрые слова главкома и старался каждое из них запомнить. Меня поражало, что такой крупный государственный деятель, главком Народной армии Монголии Сухэ-Батор, обсуждает со мной, простым цириком, вопросы государственной важности. Наша оживленная беседа продолжалась до полуночи.

В казарму я возвращался по тихой безлюдной улице. Туман рассеялся, и небо просветлело. Мне казалось, что никогда еще ночь не была такой светлой, такой прекрасной, что никогда еще не сверкало на небе так много звезд. Я считал их, я улыбался небу, не опасаясь, что кто-нибудь посмеется над расчувствовавшимся цириком. Меня переполняла радость от сознания того, что я на родине, в Монголии, что я полноправный гражданин ее и непосредственный участник происходящих в ней исторических событий, о которых наши дети и внуки будут знать только из книг.

В казарме товарищи дожидались моего возвращения. Едва я появился, они засыпали меня вопросами. Каждому хотелось знать, какое впечатление произвел на меня главком Сухэ-Батор, о чем мы говорили. Я же от всего пережитого отвечал сбивчиво и невнятно. Было уже далеко за полночь, когда ребята наконец угомонились. Мне не спалось. Я вспомнил Цэрму. Увижу ли я ее когда-нибудь снова? Встречу ли Дондога-гуая? Я ни на миг не забывал этих дорогих мне людей, а сейчас образы их неотступно стояли перед моим мысленным взором. Неужели старый князь сделал Цэрму своей женой? А если нет, если она свободна и ждет меня? А может быть, она даже и не вспоминает меня. С какой это стати она будет ждать меня? Ведь за все долгие годы я даже не подал весточки о себе. Если Цэрма замужем и счастлива, я не стану ей мешать. Пусть! Она свое счастье заслужила. Прежде я мечтал отомстить старому князю. Теперь это сделала за меня революция.

За окном постепенно стало светлеть — близился рассвет. Я понял, что уснуть мне уже не удастся, и приподнялся на постели. На соседней койке спал богатырским сном Борис. Лицо его было спокойно, только изредка он шевелил губами. Койка подо мной скрипнула от неосторожного движения. Боясь разбудить Бориса, я снова улегся и пролежал с открытыми глазами до того момента, когда рожок протрубил подъем. Тут мы все, как один, бодро повскакали с кроватей, оделись и выбежали во двор. Первые лучи солнца едва коснулись вершин далеких гор. Я вдохнул полной грудью упоительный утренний воздух, пронизанный солнечным светом, и это сразу придало мне бодрости. В столовой для бойцов был приготовлен монгольский завтрак: горячий чай, забеленный молоком, вареная говядина, баранина и борцоки. Я уже позабыл вкус монгольской еды, и от такого изобилия ее у меня зарябило в глазах. А дружки мои добродушно посмеивались:

«Послушай, Балсан, что за королевский завтрак у нас сегодня?»

«Балсан, а Балсан, правда, что монголы едят мясо вместо хлеба?»

Едва я отвалился от стола, как меня вызвали в штаб полка к полковому командиру Михаилу Ивановичу и комиссару Чугунову, высокому, стройному, всегда тщательно выбритому человеку.

«Товарищ командир полка, боец Балсан по вашему приказанию явился», — доложил я.

«Вольно, — скомандовал Михаил Иванович, — у меня имеются для тебя приятные новости, товарищ Балсан. Ты переходишь в армию главкома Сухэ-Батора, будешь в ее составе сражаться за дело монгольской Народной революции».

«Слушаюсь, товарищ командир полка», — коротко ответил я.

Собственно, к этому я и стремился, об этом просил главкома, но не предполагал, что вопрос мой решится так скоро, и потому немного растерялся.

«Надеюсь, знания и опыт, которые ты приобрел в рядах Красной Армии, ты, в свою очередь, передашь монгольским цирикам, — сказал Михаил Иванович и протянул мне руку. — Вот и настала пора нам проститься».

«До свиданья, — только и вымолвил я, не находя слов, которые выразили бы мое состояние в ту минуту. Уже у дверей я оглянулся. — До свиданья, Михаил Иванович, не забывайте меня, а уж я…» — Тут голос у меня дрогнул, к горлу подкатил комок.

Командир пришел мне на помощь:

«Не огорчайся, Балсан. Мы сражаемся в разных армиях, но отстаиваем одно общее дело — свободу. Не забывай свой полк, а мы-то тебя всегда помнить будем».

И командир поднял правую руку к козырьку. Я выбежал из комнаты и уже на улице оглянулся на окно. Михаил Иванович смотрел мне вслед. Я был рад, что перехожу в монгольскую армию, но огорчался предстоящей разлукой с русскими товарищами. Прощание было трогательным. По русскому обычаю, меня крепко обнимали, желали счастья и солдатской удачи. Ребята из нашего взвода долго стояли в воротах и махали мне на прощание руками.

С того памятного дня я стал цириком первого полка регулярной монгольской Народной армии. Поначалу я служил при штабе: принимал и расквартировывал прибывающие к Кяхту новые подразделения Красной Армии. А когда выдавалась свободная минута, я мчался в прежний красноармейский полк, к ребятам своего взвода.

Однажды меня вызвал к себе Сухэ-Батор, приказал взять десять цириков и отправиться в разведку навстречу передовым частям вышедших из Урги белогвардейских войск.

Течет быстрая Хангая, ни на мгновенье не утихает ее рокот. Всю ночь вслушивался в него Балсан. На рассвете его чуткое ухо уловило посторонний звук. И тотчас же из лесу вылетела стайка птиц — их явно что-то вспугнуло — и с криком пронеслась у него над головой. В тот же миг к Балсану подполз цирик, который вел наблюдение со склона холма.

— Дарга, — взволнованно прошептал он, — я только что заметил слева от себя двух верховых.

Балсан напомнил находившимся поблизости цирикам о необходимости ничем не обнаруживать своего присутствия и пополз за наблюдателем, принесшим ему тревожное известие. Они осторожно продвигались к реке.

— Смотрите, дарга, смотрите, вот они! — шепнул цирик.

Но Балсан и сам уже успел