Повести монгольских писателей. Том первый - Цэндийн Дамдинсурэн

целясь, стреляли пленные. Глаза у них горели ненавистью, лица были напряжены. «Молодцы, не подвели!» — подумал он и хотел было подбодрить их добрым словом, но в этот момент увидел, что самый молодой боец как-то странно вскинул голову и тотчас уткнулся лицом в приклад винтовки. Балсан подполз к нему. Густая красно-коричневая струя крови, заливая лицо, стекала на землю. Балсан приподнял ему голову, но она безжизненно поникла. Это была первая потеря во взводе. Балсан ощутил ее особенно остро, потому что, не зная ни имени бойца, ни откуда он родом, обнаружил в нем храброго и мужественного солдата, от руки которого погибло много врагов.

Перетащив тело погибшего бойца в укрытие, Балсан схватил винтовку и бросился вперед. Он посылал врагу пулю за пулей, движимый желанием отомстить за смерть молодого бойца. Он не заметил, как вышел из укрытия и сделался мишенью для врагов. Внезапно острая боль обожгла ему правую руку. На рукаве выступило темное пятно. Оно быстро увеличивалось. «Ранили, проклятые», — мелькнула мысль, и Балсан приник щекой к прикладу. Из зарослей ивняка показался всадник, и Балсан уложил его с первого выстрела. В азарте боя он не сразу заметил, что кто-то осторожно дергает его за гимнастерку, а когда оглянулся, увидел одного из пленных.

— Вы ранены, давайте я сделаю вам перевязку!

— Обойдусь! Не прекращайте стрельбы! — закричал Балсан, указывая в сторону, откуда наседал враг.

Пленный посмотрел на него с состраданием, вскинул винтовку и сразил наповал еще одного беляка.

— Товарищи, стреляйте с расчетом, берегите патроны! — крикнул Балсан.

Патронов оставалось мало, и он мысленно готовился к рукопашному бою. Внезапно над лесом прокатилось глухое эхо, оно повторилось снова и снова, и наконец Балсан отчетливо различил боевой клич «ура». К ним на помощь шла конница Народной армии.

— Это наши, наши! — воскликнул Балсан. — По коням!

Цирики быстро отвязали коней, и не прошло минуты, как Балсан уже был в седле и с шашкой наголо ринулся на противника, увлекая за собой свой маленький взвод. Наступил переломный момент: белые в панике бросились наутек. Одних ошалевшие от пальбы кони понесли в лес, другие стали прыгать в воду. Когда сражение завершилось победой частей монгольской Народной армии и Балсан со своим взводом проезжал по берегу мимо пленных солдат Баяр-гуна, его окликнул чей-то знакомый голос. Балсан резко остановил коня, обернулся и увидел главкома Сухэ-Батора. Сидя верхом на красивом буланом коне, главком наблюдал с берега, как Балсан и его цирики спускаются к броду. Балсан пришпорил коня и мгновенно очутился перед Сухэ-Батором.

— Разрешите доложить, товарищ главком, ваше задание выполнено! — отрапортовал он.

— Товарищ Балсан, вы со своими бойцами совершили настоящий подвиг. Спасибо за службу! — ответил Сухэ-Батор и вдруг нахмурился. — Что с вами? Вы ранены? Ну-ка, слезайте с коня! Слезайте, слезайте!

Балсан нехотя повиновался. К нему подскочил красноармеец, быстро снял с него гимнастерку, обработал рану и забинтовал. Только сейчас Балсан почувствовал сильную слабость: слишком много потерял он крови. Однако, собравшись с духом, сказал:

— Товарищ главком! Противник форсировал реку еще и в другом месте — в плавнях, к западу отсюда.

— Знаю, Балсан, знаю, там сейчас сражается еще один наш отряд. А ты немедленно возвращайся в Кяхту.

— Рана у меня пустяковая, — возразил Балсан, — разрешите остаться, — умоляющим голосом обратился он к Сухэ-Батору.

Но Сухэ-Батор уже не слышал его последних слов. Он помчался туда, откуда доносилось жаркое дыхание боя. Балсан вскочил на коня и, увлекая за собой окружавших его цириков, стал переправляться на южный берег, где шло ожесточенное сражение.

Мерный рокот реки Хангаи слился с боевой песней цириков, с которой они в свое время шли на штурм Кяхты. Эта песня стала как бы боевым гимном Народной армии:{37}

Над Шивэ Кяхтой пламя разлилось

Светлое, ярче тысячи лампад.

Напор гаминов злобных удалось

Остановить лишь чугуном гранат[8].

Песня все нарастала. Суровые мужские голоса старательно выводили мелодию. Всего несколько дней назад на берегах этой реки шли ожесточенные бои, в ходе которых войска монгольской Народной армии под руководством главкома Сухэ-Батора разгромили передовые части Баяр-гуна. Оправившись после ранения, Балсан со своим взводом в составе частей Народной армии защищал Кяхту — колыбель монгольской революции — от войск барона Унгерна. Основные силы белых были разгромлены, но мелкие воинские подразделения рассеялись по обширной территории страны, укрылись в лесах и оттуда совершали набеги на селения, чинили расправу над мирными гражданами и грабили их. Балсан вновь был направлен на берег Хангаи, на сей раз для несения караульной службы. Сейчас здесь размещался целый полк. Уже прошло трое суток, как стихли бои, и солдаты как следует отдохнули. Однако далеко не везде было спокойно. В местности Тужийн-нарс, в Прихубсугулье, в Урянхайском крае и особенно в западных районах страны шли ожесточенные бои. Части монгольской Народной армии бок о бок с войсками Красной Армии добивали остатки белых банд.

Выставив четырех часовых, взвод Балсана расположился в балке. Одни солдаты развели бездымные костры и готовили ужин, другие, воспользовавшись светом костров, приводили в порядок свою амуницию. Сидя в отдалении на высоком берегу реки, Балсан прислушивался к мелодичному пению цириков. Перед его мысленным взором возникла быстрая река, носившая название Янгирт, что означает местность, где обитают горные козлы. Он вырос на берегу Янгирта и с детства привык вслушиваться в ее мелодичное журчание. Порой ему в этом журчании слышался нежный женский голос, напевающий ласковую песню, порой — жалобный плач ребенка. Он мечтал о родных краях, и, если бы на то была его воля, он день и ночь напролет несся бы верхом на скакуне навстречу свежему ветру, напоенному запахом родной степи.

Балсана не покидало приподнятое состояние духа. Во время недавних боев за Кяхту он воевал бок о бок со старым знакомым — бывшим стражником. Из всех карауливших черную юрту это был самый сердобольный человек, он жалел Балсана и всячески поддерживал его, пока Балсана не спас Дондог-гуай. Бывшего стражника звали Дорж. Побег Балсана доставил Доржу много неприятностей, хотя он был к нему совершенно непричастен, и даже более того, в ночь побега не дежурил у черной юрты. Но старший стражник, видевший однажды, как Дорж относил чай Балсану, донес на него начальству, и того засадили в деревянный ящик и продержали там несколько месяцев. Однажды на допросе доведенный до исступления Дорж выразил сожаление, что ничем не помог бедному узнику. Рассвирепевшие чиновники избили его до полусмерти. Отсидев предписанный ему срок, Дорж больше в стражники не пошел, и его погнали на