Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн

взглядом следил за каждым движением человека, от которого зависела его судьба. Он видел, как тот вполголоса обменялся несколькими словами кое с кем из молодых людей, стоявших на его пути, и, задумчиво поглаживая седую бородку рукой, со сверкающим на ней крупным бриллиантом, удалился к себе в кабинет. Какой ошеломляющий размах, какое множество дел и как мало надежд для скромного дебютанта чего-нибудь здесь добиться! Но несколько минут спустя к Андреасу неожиданно подошел тот самый курьер, которому он доверил свое рекомендательное письмо, и пригласил его в кабинет главного редактора. Андреас, покраснев до корней волос, прошел сквозь ряды ожидающих. Он был уверен, что всех поразило оказанное ему предпочтение.

Когда доктор Бединер, улыбаясь, протянул ему руку с бриллиантом, Андреас поклонился как можно вежливее.

— Вы рекомендованы мне как весьма многообещающее дарование, господин… н… н…

— Цумзе, — подсказал Андреас.

— Господин Цумзе, — повторил доктор Бединер.

Он указал на кресло, и Андреас, садясь напротив главы «Ночного курьера», подумал, что более благожелательного приема нельзя было и ожидать. Доктор Бединер продолжал:

— Представленная вами рекомендация для меня тем более ценна, что исходит от моего давнишнего закадычного друга. Надеюсь, мой дорогой Шмюке чувствует себя хорошо?

Андреас поспешил успокоить его насчет здоровья старика. Он был удивлен, услышав о близком знакомстве главного редактора со Шмюке, который никогда этим не хвастался.

— Мне кажется, я даже где-то встречал вашу фамилию, господин… господин… н…

— Цумзе, — подсказал Андреас.

— Господин Цумзе, — повторил доктор Бединер и провел двумя растопыренными пальцами по своему высокому лбу, словно что-то припоминая. Может быть, он силился вспомнить «Гумплахский вестник»? Андреас охотно поговорил бы о своих успехах и надеждах, о стихотворениях, новелле, Кёпфе, «Кафе Ура» и Туркхеймерах. Но неожиданная любезность всемогущего человека привела его в такой восторг, что он в течение нескольких минут, онемев и весь зардевшись, смотрел на доктора Бединера.

Еще ни разу в жизни не встречал Андреас таких изысканных манер, такого светского лоска, такой естественной непринужденности в каждом движении, в каждом взгляде, в каждом слове. Доктор Бединер сидел несколько боком, склонившись к ручке кресла, на которую опирался локтем. Другой рукой он время от времени делал быстрый, но неподражаемо плавный жест, словно пояснявший все, на что он только намекал. Его улыбка, казалось, безраздельно предназначается для его визави; нельзя было даже допустить, что он может подарить таким же вниманием другого. Он говорил медленно, глуховатым голосом, и «р» рокотало у него где-то глубоко в горле, что звучало особенно барственно. Во всем существе доктора Бединера, несмотря на простоту его обхождения с бедным молодым человеком, невольно сквозила такая аристократическая сдержанность, что Андреасу казалось, будто редактор спустился из высших дипломатических сфер и в любое мгновение может вознестись обратно.

Доктор Бединер, так и не выяснив, где ему встречалась фамилия Андреаса, осведомился:

— Вы уже приобрели литературные связи?

— Мне, никому не известному дебютанту, это очень трудно, — скромно возразил Андреас. — Я знаю двух-трех редакторов, например доктора Полаца.

— А, Полаца! — сказал доктор Бединер, сделав рукою жест, явно не выражавший большого уважения. Все же он прибавил: — Я очень ценю Полаца как человека, мы с ним, можно сказать, приятели.

«Оказывается, и он в приятельских отношениях с главным редактором «Ночного курьера», — подумал Андреас. — А я и не знал!»

— Только я бы вам не советовал работать в его газете, — продолжал доктор Бединер. — Для вас это не находка, между нами, конечно.

Андреас поклонился, обрадованный таким доверием. Как хорошо, что Полац даже не подумал ввести его в «Телеграф»! Затаив дыхание, выслушивал он поучения доктора Бединера.

— Газеты строго партийного направления не для многообещающего таланта, — сказал главный редактор. — Там вы себя скомпрометируете и притом без всякого вознаграждения за потерю независимости. У нас же, да будет вам известно, наоборот — каждый сотрудник сохраняет свою самобытность. «Ночной курьер» первым понял, что партийная пресса изжила себя. Само собой разумеется, мы за здоровую либеральную экономическую политику; в противном случае мы были бы безумцами. (Тут доктор Бединер сделал жест рукой, будто ставил большие скобки.) В общем, мы считаем себя органом немецкой духовной культуры.

Доктор Бединер остановился. Он чуть было не увлекся, но сейчас же вернул себе привычное аристократическое равновесие, минутную утерю которого Андреас в своем энтузиазме даже и не заметил. Главный редактор с удовольствием наблюдал впечатление, произведенное им на юношу. Он даже улыбнулся, подумав, что взгляд Андреаса из-под длинных густых ресниц поразительно вкрадчив при всей своей искренности и что отражающееся в нем безоговорочное поклонение должно очень нравиться женщинам. У него даже мелькнула мысль о фрау Туркхеймер. Однако он колебался: плохо сшитый черный сюртук, придававший статному юноше какую-то мешковатость, предписывал осторожность. Волосы подстрижены отвратительно, но посадка головы прекрасная. Наконец доктор Бединер решился:

— Вам прежде всего следовало бы проникнуть в театр, я разумею — в круги, близкие театру.

«Опять театр, — подумал Андреас. — Видно, это неспроста».

Он открыл было рот, но доктор Бединер тут же прервал его:

— Вы, верно, еще не писали для сцены, но это дела не меняет. Сейчас уж мира не завоюешь, сидя у себя в кабинете. В наше время писатель не должен жить затворником. Вам надо осмотреться в обществе.

«Уж не идет ли речь о Туркхеймерах?» — подумал Андреас.

Однако главный редактор опять замялся.

— Пока что ориентируйтесь на нашу газету, — сказал он. — Воскресное приложение «Наш век» открыто для молодых талантов. Напечатаем вас два-три раза, а затем зачислим в постоянные сотрудники. Тогда вам, разумеется, легче будет завязать отношения с театрами. Вот все, что я могу вам обещать.

Последние слова он произнес медленнее, как бы ожидая чего-то. Но Андреасу уже мерещились столбцы «Ночного курьера», широко открывающие ему свои объятия. Все его радужные надежды снова ожили. Его бросило в жар, и, не подумав, он сказал:

— Господин доктор, если б не ваша не заслуженная мною чрезвычайная доброта, я ни за что не осмелился бы попросить вас об этом. Простите, что я сейчас решаюсь: не приняли ли бы вы меня в качестве сверхштатного сотрудника?

Внезапно на лице доктора Бединера отразилась глубокая озабоченность.

— Вы ошибаетесь, — сказал он. — Я слишком хорошо отношусь к рекомендованным мне молодым людям, чтобы отделываться от них таким способом. Видали вы тех тридцать неудачников, что зря убивают там время?

Андреас понял, что назначение окошка в приемной — отпугивать ему подобных.

— Мне нет дела, кого сажает туда господин Иекузер, — продолжал доктор Бединер, — но я вижу, что, слоняясь из угла в угол, можно только облениться и стать никудышным человеком. Тот, кто дольше других выдержит