Повести монгольских писателей. Том первый - Цэндийн Дамдинсурэн

меня с лошади и все такое. Ладно, пускай себе языком мелют. Единственный человек в мире, кто все правильно поймет и не осудит — это Жанжа. Я в этом уверен. А раз так — на остальное мне наплевать…»

То ругая, то подбадривая себя, я подошел к мельнице. Хотел было сразу направиться к юрте тетушки Долгор, но слабый свет, пробивавшийся сквозь щели сарая, заставил меня остановиться.

«Что за черт! — ужаснулся я. — Неужели на мое место наняли другого мельника? Только этого еще не хватало!» Прислушался. И ясно различил скрип жерновов и приглушенный женский голос, напевавший грустную песню. Кинулся к двери, тихо приоткрыл ее. Так и есть! Надвинув на самые брови шапку-ушанку, Жанжа водила под уздцы лошадь и тихо пела…

Храбрая, мужественная моя девочка! Ее хрупкая фигурка так не вязалась с этой тяжелой мужской работой, что у меня сердце сжалось от боли и жалости. Я не выдержал, распахнул двери, откинул в сторону седло и бросился к ней.

— Шагдар, наконец-то! — Жанжа упала в мои объятия.

— Родная, родная моя, — бормотал я, целуя ее холодные, покрытые мучной пылью щеки.

— Как я рада, что занятия кончились и ты приехал. Я часто видела тебя во сне. А однажды, кажется, и наяву. Скажи, ты был в колонне всадников, что проезжала большаком к Орхону? Не так ли?

— Конечно.

Я снова крепко прижал ее к груди.

— Приехал, приехал, — радостно повторяла она. Потом спохватилась: — А где Гнедой? В загоне? Ты уже стреножил его?

— Нет больше Гнедого, — ответил я.

— Как же ты добрался?

— На кухонной повозке.

— А Гнедой?

На ее лице появился испуг.

— Околел. Разбился на льду.

Жанжа стойко восприняла эту весть.

— Счастье, что ты под ним цел остался. Только намаялся, вижу, здорово. Иди, милый, отдыхай.

— А ты?

— Я тоже пойду, приготовлю тебе поесть, а потом вернусь, кончу помол.

— Не надо, родная. Работа и до утра потерпит.

— Конечно. Но сам знаешь, вечера зимой длинные, жалко бросать начатое дело так рано.

— Ладно. Ты иди пока домой, поставь чай, а я немного поработаю. Когда все будет готово, позови меня.

Жанжа поспешила в юрту, а я с удовольствием принялся за привычное дело: ноги целы, руки целы, плечо, правда, ноет, но ничего, выдержу. Но, кажется, переоценил я свои силы; только потянул лошадь за узду, правую руку тут же пронзила острая боль. Сжав зубы, я продолжал работать. Мешала мне не только больная рука. Лошадка тетушки Долгор, что называется, не тянула — брыкалась, часто норовила сойти с круга.

Вскоре вернулась раскрасневшаяся Жанжа.

— Шагдар, ужин готов, — весело объявила она и вдруг осеклась.

— Слушай, да на тебе лица нет! Что случилось?

— Ничего. Это я просто устал с дороги.

— Ну пошли тогда скорее, милый. Сейчас отдохнешь.

Она распрягла тощую, но еще норовистую кобылу и двинулась к выходу. Я последовал за нею, с трудом подхватив брошенное у порога седло.

Тетушка Долгор встретила меня радостным возгласом:

— Слава богу, вернулся, сынок! — и засыпала вопросами. Пришлось на ходу сочинять правдоподобную версию о гибели Гнедого. Долгор зацокала языком от огорчения.

В юрте было жарко натоплено, на раскаленном тагане вкусно дымился суп лапша, кипел чай.

Я снял свой потертый дэл, подбитый выношенной овчиной. Раздевался осторожно, стараясь не задеть больного места.

— Шагдар! — взволнованно вскрикнула Жанжа. — Да у тебя на плече вся рубашка в крови! Скорее, дай посмотрю, что там…

Она быстро передвинула сальник поближе и стала закатывать мой рукав.

— Ничего особенного, дорогая, — я старался говорить как можно спокойнее и убедительнее, решив про себя, что сейчас, при тетушке Долгор, не место рассказывать правду. «Потом, на мельнице, скажу ей все как было», — подумал я и продолжал: — Просто я поранил себе руку на занятиях, а седлом, видно, разбередил рану, вот она и кровоточит. Пустяки, пройдет!

— Ничего себе, пустяки! — покачала головой Жанжа и, разорвав полотенце, аккуратно перевязала мне руку.

Затем мы выпили чаю, поели. Покончив с едой, я поднялся, накинул на себя дэл:

— Ну что же, теперь можно идти молоть, там осталось совсем немного.

Жанжа сразу же воспротивилась:

— И не думай даже! Ты же вымотался вконец! Ложись, я приготовлю постель!

Я попытался переубедить ее, но напрасно.

— Хорошо, я сам не буду работать. Но пойду с тобой на мельницу. Кстати, многое надо бы тебе рассказать.

Жанжа вскинула на меня свои прекрасные глаза.

— Ладно. Только сбрось с себя овчину и надень дэл полегче — тебе будет удобнее.

Я стал мужем Жанжи, главой семьи, хозяином аила. Никто больше не называл его аилом Долгор. Теперь это-был аил Шагдара. Так его и занесли в документы багового и сомонного управлений, и с того дня я почувствовал себя совсем взрослым мужчиной и, помнится, весьма гордился этим.

Разумеется, в иные дни мы с Жанжой устроили бы веселую свадьбу, созвали бы земляков и друзей, пригласили бы почтенных старцев, как велит обычай, и угостили бы всех на славу! Увы, в военное время это было невозможно! Не подавать же гостям бозы из конины да с диким луком — в ту пору самое большое наше лакомство!

В постоянных заботах время бежало быстро. Наступила весна. Жили мы по-прежнему туго, хотя я и старался изо всех сил выбиться из нужды и от души радовался, когда сыты были самые дорогие для меня на свете люди: не тетушка, а уже матушка Долгор и Жанжа.

Увы, то и дело приходилось бросать хозяйство и уезжать на сборы: учения отрядов конного ополчения проводились все чаще и чаще. Войне не видно было конца.

Лето сменило весну. Однажды ночью, прижавшись ко мне, Жанжа прошептала мне в ухо: «У нас скоро будет ребенок». Сладким замиранием отозвалось сердце на ее слова. Они прозвучали так же свято и нежно, как слова любви в нашу первую брачную ночь.

На смену быстро промелькнувшему лету пришла теплая осень. Все вновь зацвело, засверкало яркими красками. Как молодые любовники, щедрое солнце на ясном небе и благодарная земля никак не могли расстаться друг с другом.

Мы с Жанжой убирали сено. Я подавал его деревянными вилами на телегу, а Жанжа, стоя наверху, разравнивала и утаптывала. Навили полный воз и медленно тронулись домой. Шли рядом. Жанжа взяла меня за руку.

— Знаешь, Шагдар, — сказала она, — сегодня ночью я видела интересный сон.

— Ну-ка, расскажи! Да ты села бы лучше на телегу.

— Нет, так удобнее. Слушай… Мне приснилось, будто мы перекочевали в красивую зеленую долину. Поставили новую юрту… Из белой кошмы. А кругом травы колышутся. Маки цветут и пасутся лошади — целый табун.