Путь Абая. Книга вторая - Мухтар Омарханович Ауэзов

парочку, стоявшую, крепко сплетясь в объятии, накрывшись с головою черным чапаном. Когда Дутбай бешеной рукой сдернул этот чапан, то увидел, что Умитей и Амир, словно умерев для этого мира, с мокрыми от слез лицами, слились в беспамятном поцелуе.

Бросив чапан на землю, Дутбай вбежал в гостевую юрту, разбудил дружек и свою свиту, велел быстро собираться и седлать лошадей, немедленно изловив их на пастбище. Он даже стал приказывать своему главному свату и аксакалам: «Пусть сейчас же садятся на лошадей и уезжают, глотка воды не выпив!» И приказы его были настолько решительными, что никто не стал ему возражать. С восходом солнца жених из Кокше и вся его свита покинули аул Ескожи, ни с кем не простившись.

Это было тяжким, неслыханным позором не только для девушки, от которой отказывался жених, объявляя талак, отбрасывая невесту назад родне, но и для всего аула, из которого была девушка. Ескожа спешно собрал всех стариков и почтенных людей аула и вместе с ними погнался за главным сватом. Догнав его в степи, преградил ему дорогу конем и насел на него:

- Е, не надо нас убивать! Не говорите ничего такого, когда приедете домой, а говорите, что выехали немного раньше невесты! Неужели так и разъедемся - в ссоре? Не дело это! Вот что я скажу: мы сейчас вернемся, тут же разберем очаг невесты, а потом сами, родители и родственники, привезем невесту к вам! Вот это - дело!

И как было сказано, после отъезда сватов из Кокше к полудню была разобрана юрта Умитей, отправлена вместе с нею вслед за женихом. Амир молча стоял в стороне и смотрел на сборы каравана темными, потухшими глазами. Не утирая слез, повернулся и удалился прочь, не оглядываясь.

Айгерим вернулась домой этим же вечером. Абай и приехавший к нему накануне Ербол встретили ее у юрты. Вид Айгерим поразил друзей: лицо у нее было радостное, счастливое, осиянное прежней красотой. Сойдя с повозки и сбросив на руки Злихи верхний камзол, Айгерим подошла к Абаю и Ерболу, стоявшим рядом, и веселым, оживленным голосом спросила, все ли благополучно в ауле. Абай смотрел на нее широко раскрытыми глазами.

- Взгляни-ка на нее, друг Ербол! Ты узнаешь ее? Да она вся расцвела! Что могли сделать ее любимые песни!

- Твоя правда! - отвечал ему Ербол. - Она как та красная лисица, которая повалялась на первом снегу!

Айгерим по-доброму улыбнулась.

- А что же вы не захотели послушать эти песни? - шутливо упрекала она. - Оставили меня одну с моими песнями, уехали с праздника без меня! А теперь смеетесь надо мной!

Абай и на самом деле весело засмеялся.

- Что ты, жаным, кто же над тобой смеется! Это мы любуемся тобой, айналайын! Ты похожа на ловчего ястреба, которого выпустили на охоту в ветреный день, и он вволю налетался в потоках ветра и вернулся назад, совершенно счастливый! А мы держали тебя в неволе! Но ты счастлива еще и потому, наверное, что там, на свободе, нашла себе достойных друзей, с кем вместе распевала свои самые лучшие песни, которых мы еще не слышали! Не так ли, Айгерим?

Хотя все трое и смеялись этим шуткам, чувствовалось, что Айгерим смущена. Лицо ее слегка покраснело, и, не переставая улыбаться, она протестующе заговорила:

- Найдется ли у меня хоть одна песня, Абай, которую бы утаила от вас? Хоть что-нибудь я могла бы скрыть от своего супруга? Вы все шутите: то лисица я, то ловчая птица. Но если и птица - то свободная ли? Или держат на привязи, постоянно испытывают, не улетит ли? - И она, снова изменившись в лице, чуть нахмурилась и ушла в юрту.

С отъездом Умитей безрассудство Амира не прекратилось. Убитый отчаянием, уехал со своими друзьями-сэре из аула Ескожи по другой дороге. Едва аул скрылся из глаз за холмами, Амир упал на гриву коня лицом и разразился безумными рыданиями. Джигиты стали утешать его, и кто-то, разжалобившись, вдруг предложил повернуть коней назад, догнать свадебный караван и дать возможность влюбленным проститься в последний раз.

Амир тут же встрепенулся и выпрямился в седле.

- Е-е, слушайте меня! - вскричал он. - С этими кокше Умитей связывает сватовство, а меня с нею связал сам Кудай! И воля Всевышнего главнее сватовства. Не думайте, что я говорю как зеленый юнец. Все решено, друзья! Сама судьба бросила меня в этот огонь, я пойду до конца, пусть даже и сгорю! Без Умитей мне все равно жизни нет! Поворачивайте коней в сторону Кок-ше! Догоним караван Умитей! - И Амир, выкрикнув это, первым развернул коня и поскакал назад по дороге. Друзья кинулись за ним. Среди них был молодой джигит, но уже известный в округе сэре и акын, по имени Мухамеджан. Он среди других горячее всех принял к сердцу разлуку влюбленных Амира и Умитей, он и бросил первым клич - повернуться и догнать караван невесты. И теперь, когда Амир так быстро принял решение, Мухамеджан не мог скрыть своего восхищения:

- Уай, вот это дело! Джигиты, не оставим Амира! - крикнул он. - Друзья, чуть помедленнее коней, я хочу спеть песнь этой славной минуты!

И когда яркая кавалькада сэре попридержала лошадей и пошла по дороге быстрым шагом, Мухамеджан запел своим высоким, чистым голосом - песню от имени Амира, рожденную сиюминутным вдохновением степного творца:

Очнулась душа, рассеялся мрак, Готов я неслыханный сделать шаг. В погоню!.. Увозят свет жизни моей!.. Гоните, друзья, белогрудых коней!

Амир и его друзья подхватили повтором последние две строки, новая песня грянула на всю степь. Затем пустили вскачь своих коней и понеслись по ровной дороге. Вся ватага сэре, разодетая в яркие, пестрые одежды, ехала на специально подобранных к празднику одинаковых светло-серых конях. Только один Амир был на саврасом, с черной гривой. Их скачка была красивой, буйной, стремительной.

Караван Умитей двигался посреди плоской желтоватой равнины. Это был разнаряженный свадебный караван, перевозивший богатый очаг невесты на десяти верблюдах, разукрашенных лентами и увешанных бубенцами. Караван окружали верховые на конях, множество мужчин и женщин. Джигиты во главе с Амиром мчались вдогон свадебной кочевки.

Ничто не могло вразумить Умитей, даже