Аномалия, рожденная смертью - Георгий Александрович Егоров

Фёдор долго молчал. Он ощущал, как мир под ним начал рассыпаться. Как будто все опоры — семья, друзья, учителя — начали исчезать одна за другой. Он машинально слушал о предстоящем бое в Петропавловске-Камчатском, но слова не оседали в памяти.

Когда он вышел из школы, хмурое октябрьское небо уже роняло капли на холодную землю. Фёдор свернул привычной тропой через лес. Пахло сырой листвой и промокшей землёй. Он подумал о Кате — давно не виделись. Хотел ей позвонить.

И вдруг — движение в кустах. Легкий шорох. Один силуэт слева. Другой — справа. Фёдор сделал шаг, и тут один из них вышел на тропу.

— Ты Фёдор?

— Да. А ты кто…

Всё потемнело. Резкий укол в шею — и сознание ушло, как солнце за горизонт.

Он не знал, сколько времени прошло. Он не знал, куда его везут. Он не знал — а может быть, именно это и спасало его в первые минуты…

Он не знал, что в тот самый вечер, когда он не вернулся домой, мать звонила всем его друзьям, рыдала в телефон, просила. Потом она пошла в милицию. Там ей сухо ответили: «Ждите трое суток. Может, загулял».

Фёдор не знал, как она сидела на краю постели до самой ночи, как отец метался по дому, курил у окна, как они обнялись под утро, надеясь, что утром Федя вернётся…

Но утром пылал их дом. Огонь вырывался наружу из окон, языки пламени плясали на крыше. Кто-то подпер входную дверь снаружи, кто-то пролил бензин. Они не проснулись — задохнулись от дыма. Тихо. Почти без боли.

Фёдор не знал, что Катя, вернувшись со смены, не дошла до дома. Её схватили на темной улице, бросили в машину. Кричала. Царапалась. Но без толку.

В лесу с ней поступили зверски. Избили. Изнасиловали. Убили. Закопали. Осень закрыла над ней своё мокрое небо, и только влажные листья впитали последние капли её жизни.

Он не знал, что в спортзале утром нашли Евгения Сергеевича. Повешенного. На крюке у стены, где висела боксерская груша. С запиской, написанной чужой рукой: «Не смог защитить. Прости.»

Он не знал, что Матвей, летя к Тимирy, сорвался с дороги. Или его столкнули. Машина упала в овраг и превратилась в смятый кусок железа. Внутри — только кости и обугленные обрывки спортивной куртки.

На окраине города, среди вырубок и частных домов, стояла баня — двухэтажная, с деревянной верандой, запотевшими окнами и коваными фонарями на крыльце. Любимое место Тимофея Железнова.

Он не брал с собой много охраны — “Своё место никто не сдвинет, пока сам не свалишься”, — говорил он. Да и кто рискнёт? Его имя в этих краях произносили с паузой. Тимир был последним из «бродяг», кто держал стиль, молчание и закон. Даже мусора его боялись.

Тот вечер не предвещал беды.

Внутри бани гудела жизнь: тёплый пар, ароматы эвкалипта, шутки. Две девицы — местные, постоянно приглашались в «вечерний пар» — подносили пиво и фрукты, сидели на коленях у бойцов, смеялись неестественно громко.

А снаружи начинался спектакль.

Два охранника у входа получили в шею по шприцу с мгновенным парализующим. Упали, как мешки. Без крови. Без звука.

Пара внедорожников заглушили фары на расстоянии в 200 метров.

Из кустов вышли четыре фигуры в балаклавах и серой одежде, как будто впитавшей в себя стылую тьму.

У них не было приказа “перестреляй всех”. Задача была — достать Тимира. Только его.

Администратора бани поджидали ещё на заднем дворе. Когда тот вышел покурить, его просто вырубили ударом по затылку.

Дальше — мастерство. Внутрь не пошли с шумом.

В ход пошли газовые баллоны с анестетиком, заранее доставленные в подвал. Через вентиляцию сонный туман начал вползать в комнаты, как нечистый дух. Двери были неплотно прикрыты, а пар сам по себе маскировал посторонний запах.

Минуты три — и тишина.

Внутри, на деревянных скамейках, полулёжа, Тимир дремал, опустив руки в ледяную купель. Рядом валялся стакан с квасом. Один из бойцов сидел рядом, откинув голову, девушка — прямо на нём, как спящая кошка.

Четверо вошли бесшумно. На лицах — чёрные маски, на руках — перчатки. Один поднёс к купели электрошокер, воткнул его в воду.

Тимир вздрогнул, но не проснулся. Только пальцы пошевелились — последняя нервная дуга.

Двое аккуратно достали его тело, бросили на пол. Проверили пульс — есть.

— Жив. Чуть подождём.

Никто из гостей не проснулся. Газ был точно выверен по весу и объёму. Никакой истерики. Никакого беспорядка.

Они дождались, пока дыхание Тимира станет слабым, и вместе — один за ноги, другой за плечи — опустили его в купель с головой.

Он дёрнулся. Последний вдох — уже под водой.

Никаких пузырей. Только медленное затихание тела, которое несколько лет держало в страхе пол Якутии.

— Зверя нужно утопить в том, в чём он наслаждался, — пробормотал один из нападавших.

Через 15 минут всё было как прежде.

Комната — в тумане. Пар гудел. Девушки спали. Только Тимир лежал в купели, как будто отдыхал. Только глаза его смотрели сквозь потолок — стеклянно, мертво.

Они ушли, как пришли — бесшумно, без хаоса. Только выволокли тела охраны и администратора, закинули в джип.

Когда через два часа заехал водитель, чтобы забрать гостей — он нашёл всех спящих. И хозяина — синим, холодным, в воде.

Так умирают не люди — так умирают эпохи.

Тимир не был просто смотрящим. Он был последней веткой на дереве, которое Кириллыч решил вырубить под корень.

И с этого вечера, воздух в городе стал другим.

Свободным? Нет. Бесхозным.

Потому что теперь правят те, кто не делает громких заявлений. Только приказы.

Федя ни о чем не знал. Он только лежал в темноте. В багажнике. Во рту кляп. Глаза завязаны. Руки скованы. Ноги связаны. Он не мог дышать глубоко — воздух вонял бензином и смертью.

Он не знал… но сердце чувствовало.

И оно разрывалось. За маму. За отца. За Катю. За Костю. За тренера. За всех, кто стал его миром.

Теперь этот мир исчез.

Его похитили, но не убили. Пока. Потому что он был нужен. Как животное. Как инструмент. Как чужая собственность.

А он… был просто ребёнком. Один. В клетке. В октябре. Среди серого неба и листьев, мокрых от слёз.

Глава 12

Поиск

Жаркий, пересыщенный дымом «Беломора» воздух загородной