Аномалия, рожденная смертью - Георгий Александрович Егоров

В этот момент дверь отворилась, и худощавый мужчина, говорящий по-китайски, замахал Фёдору: мол, идём.

— Удачи! — хохотнул Кириллыч. — Она тебе точно пригодится...

Следующий противник Фёдора появился почти беззвучно. Маленький человек, в белоснежном кимоно. Черный пояс — с красными иероглифами на концах. Он не делал сальто. Он просто стоял, спокойный, как статуя, с лицом монаха, который готов умереть, но не отступить. Его стойка была похожа на боксерскую, только руки были не в кулаках — открытые ладони, расслабленные, но опасные.

Они сблизились. Песок скрипел под ногами, как старая гусеница танка.

Внезапно — как молния — китаец рванулся. Его рука пронеслась мимо уха Фёдора, оставив после себя жгучее жало. Он едва успел увернуться, но почувствовал — если бы не успел, был бы мертв. Это был удар по горлу.

— Он пришёл не танцевать, — понял Фёдор. — Он пришёл убивать.

Дю хань

В Харбине его знали по-разному. Кто-то звал его просто Ши-фу — учитель. Кто-то — Призрак Центральной Линии. А те, кто однажды оказался с ним лицом к лицу в поединке, называли его "Тень с костяными пальцами". Потому что именно так ощущался его удар — будто костяной палец судьбы коснулся твоего горла.

С малых лет Дю Хань жил в бедных районах Харбина — серые дома, запах варёного соевого соуса и раскалённого металла, крики торговцев, и постоянное, вязкое ощущение нищеты, от которой не отмыться даже кипятком. Его отец — рабочий на сталелитейном заводе, мать — продавщица лапши. Семья никогда не имела многого. Единственное, что у него было — тело и боль.

В 9 лет его отдали в школу Вин Чун — не потому, что хотели сделать из него мастера, а потому что он сам пришёл туда с разбитым носом и фразой:

— Я не хочу больше убегать.

С этого началась новая жизнь. Вин Чун — это не о шоу, не о цирке. Это про контроль. Про то, как чувствовать каждое движение противника, как чужую боль впитывать в свои связки и возвращать её обратно, умноженной в десять раз. Вин Чун — это когда ты учишься быть клинком, который всегда направлен вперёд.

Он рос. Резко. Упруго. В его руках ломались доски, пальцы проходили сквозь мешки с песком, а взгляд становился острым и прозрачным, как лезвие. В 23 он уже обучал других. В 30 открыл свою школу — не ради денег, а ради чистоты. Его ученики кланялись перед боем, и даже воздух в зале пах уважением.

Но всё изменилось в один день.

Удар был чистым. Не сильным — даже не самым тяжёлым за тот день. Кулак другого ученика лишь вскользь задел висок молодого Чэнь Цзэня — парень потерял равновесие, упал, вздрогнул и… не поднялся. Сердце остановилось. Язык запал. В глазах — лопнувшие капилляры, будто внутри черепа произошёл взрыв.

Мгновение — и жизнь оборвалась.

Скорая приехала, но это было уже посмертно.

Чэнь Цзэнь был сыном высокопоставленного чиновника. Очень высокопоставленного. Того самого, кто был хозяином подземного мира Харбина. Человека, который организовывал бои без правил в старых доках, за чертой города, в холодных ангарах, где кровь пахла ржавчиной.

— Ты убил моего сына, — сказал он Дю Ханю, глядя в глаза, холодно и без пафоса.

— Я не касался его. Это был спарринг…

— Не важно. Ты его учитель. Ты дал ему оружие. А теперь плати.

Сначала были угрозы. Потом подожгли дом сестры. Потом пропал племянник — на сутки. Просто исчез, чтобы потом вернуться со сломанной ногой и взглядом, полным ужаса. Дю понял: выбора у него нет.

— Ты пойдёшь на ринг. И ты будешь драться. Слабее, сильнее — всё равно. Будешь драться, пока я не скажу: достаточно.

Он согласился. Потому что был отцом. Потому что знал: боль может быть не только физической. И потому что внутри него уже что-то сломалось.

Первый бой. Подземный ангар. Песчаный ринг, железные трубы вместо турникетов, крики пьяной публики, и вонь перегара, смешанная с потом и страхом. Его противник — амбал из Маньчжурии, с руками, как глыбы, и лицом, покрытым старыми шрамами. Молча. Без приветствий. Без ритуала.

Удар. Ещё один. Локоть в горло. Колено в печень. Боль, кровь, песок, хруст.

Сломанные пальцы, треснувшее ребро, откушенный кусок языка. Победа — и плевок в лицо от судьи. Никто не хлопал. Никому не было дела.

— Ты зарабатываешь мне деньги. Всё. Иди готовься к следующему бою.

Так прошёл год. Потом ещё один. Его тело покрывали рубцы. Кости срастались криво. Пальцы не разгибались полностью. Он перестал чувствовать боль, как раньше — всё было притуплено. Как будто его внутренний голос навсегда сел в темноте и молчал.

Однажды, после боя с вьетнамским бойцом, когда ему вкололи железный крюк под лопатку, он шёл по коридору, оставляя за собой кровавый след. И кто-то из молодых бойцов спросил:

— Ши-фу, вы чувствуете страх?

Он остановился, повернул голову, медленно.

— Страх — это привилегия живых. Я умер, когда погиб мой ученик.

Через три года он уже сам просил организаторов ставить его в бой. Он не мог жить без ринга. Без удара. Без крика толпы. Это был его способ выжить. Его кровь уже не останавливалась с первой перевязкой — кожа была как папирус. Её хватало на один-два раунда.

Иногда он дрался с юнцами, иногда — с психами на стероидах. Его кидали на разных соперников. Однажды он сломал человеку позвоночник, нанеся удар локтем под углом, о котором в книгах по боевым искусствам не пишут. Другому он раздавил колено, надавив пальцем в определённую точку. Он знал анатомию врага лучше, чем свою собственную.

Но он никогда не убивал. До встречи с тем, кто оказался быстрее.

Последний бой дю ханя

Он не знал, что этот бой станет последним. Но тело знало. Где-то в глубине, между костями и суставами, между напряжёнными мышцами и спокойной, размеренной душой старого мастера уже царапалась мысль: «Сегодня ты не вернёшься».

Песок под ногами был холодным, несмотря на душный, спертый воздух арены. Кровь, пот и страх пропитали ринг, на котором сегодня очередные два бойца должны были сразиться не ради славы или чести, а ради развлечения толпы. Мокрые лица в темноте трибун, пьяные выкрики, свист, крики, азарт. Всё сливалось в одну гулкую варварскую мелодию. Но Дю Хань давно научился не слышать её. Ему нужно было сосредоточиться на дыхании. Вдох. Выдох. Почувствовать песок под ступнями. Услышать своё сердце. Он