Сын Йемена - Ирина Владимировна Дегтярева

из своей мастерской в Тегеране не сделала. Не стала бы утруждаться. К тому же попросил один человек, — она вздохнула, грустно посмотрела в панорамное окно, где виднелся ночной Эр-Рияд, повертела на пальце перстень, отличавшийся от остальных — дешевенький, но, наверное, дорогой ее сердцу. Симин тряхнула головой, словно откинула от себя грустные воспоминания. — И уж конечно, не для того, чтобы полюбоваться на твои красивые глаза. Что ты краснеешь? Наверняка сердцеед.

— Ты слишком эмансипированная, — вроде бы и с упреком сказал Муниф, с печалью подумав, что жизнь его пока складывалась так, что он вел совершенно аскетичный и замкнутый образ жизни, а последние события предполагали еще большее одиночество. Возможная женитьба в ближайшем будущем, скорее, несла проблемы, чем радость и размеренный образ жизни.

Симин рассмеялась, сочтя это за комплимент.

— Я подолгу живу в Европе и в Штатах. И настолько эмансипированная, что скажи спасибо, что ты не мой враг.

У Мунифа похолодел затылок. Он не сомневался, что она способна убить, хотя в ее задачи входила палитра из уловок, словесных провокаций, чтобы, оказавшись в компании иранцев-эмигрантов за границей, вызвать их на более чем откровенный разговор об Иране. Запись этих разговоров могла стать поводом для попыток вернуть изменников в Иран и казнить, а то и просто ликвидировать, если разоткровенничавшийся человек покажется сотрудникам Министерства информации обладающим изрядным влиянием, чтобы вести за рубежом опасную для Ирана пропаганду. Ее слова не прозвучали как банальное запугивание, да, они вроде бы на одной стороне.

— Мой брат найдет возможность с тобой связаться. Жди. Я думаю, что твой запрос отыщет понимание у заинтересованных лиц.

Муниф вернулся в свой номер, все сильнее ощущая, что сунулся не в свое дело, его инициатива может стоить ему жизни. Если сейчас удалось уйти от Рушди живым и даже с поручением и некоторыми гарантиями, пусть и на словах, дальнейшего взаимодействия, то теперь… А что, собственно? Он ведь обратился не к врагам, помощью Ирана не пренебрегут. Она нужна как воздух, иначе, стоит им высунуться из Саады, их сметут, уже не только силами йеменских войск. Немедленно «законно» влезут американцы вместе с саудовцами. Нельзя допустить такой осечки, уж если выбираться с горных баз, надо действовать наверняка, мобилизовать еще бойцов из мухафазы Саады и не только — много сочувствующих хуситам и в других регионах Йемена. Они, может, и не готовы голову сложить за идеи восстановления суверенитета страны, но хотя бы не возражают, чтобы северяне бились за это до потери пульса. «Хуже не будет», — утешил он себя и, едва разделся и лег, тут же уснул.

* * *

Встреча с человеком из Центра предполагалась, но могла и не состояться. По условиям, оговоренным в шифровке, парольный знак стоило оставить в условленном месте только в случае успешных переговоров с иранской стороной, с Симин.

Через два дня, вернувшись со встречи с риелтором, прошедшей в Международном выставочном центре Эр-Рияда неподалеку от отеля, Муниф обнаружил у себя в номере картину, лежащую на кровати. Примерно сорок на пятьдесят сантиметров, в небольшой скромной раме.

На картине был изображен маслом крокодил, вернее, вблизи это выглядело как пузырьки зеленой краски, вспучившейся на горячем солнце, в обрамлении таких же пузырьков, оранжевых и серо-синих, но, стоило отойти на несколько шагов, становилось ясно, что это крокодил, старый, битый жизнью, в шрамах, с одним глазом, собирающийся зайти в реку, наверное Амазонку, сияющую оранжевыми бликами то ли заката, то ли зарева пожара, может, войны…

Едва он вошел и успел разглядеть картину, в номере раздался телефонный звонок с ресепшна.

— Мистер аш-Шараф, — администратор говорил по-английски, — извините за беспокойство, но вы так быстро прошли по вестибюлю, я не успел предупредить вас. Художница Симин Сарда сегодня в двенадцать часов выехала из нашего отеля и просила отнести к вам в номер картину, приобретенную вами. Она спешила на самолет и не успевала передать картину лично.

— Спасибо, — пробормотал Муниф в растерянности и повесил трубку.

«Что это? Способ отказа? Мы же не в игрушки играем…»

Он повернул картину и увидел торчащий из-под рамы клочок бумаги. Он сперва решил, что это нечто вроде квитанции, однако, развернув, прочел:

«Не удержалась от того, чтобы сделать тебе презент. Слишком ты похож на этот экземпляр. Молчаливый, замкнутый, страдания написаны на твоем лице, однако это до той поры, пока твои челюсти не сомкнутся на ком-то, а тело не начнет вращаться в смертельных поворотах. Не смотри на то, что картина небольшая, поверь, стоит она дорого, как мой автограф на этой записке, только не думаю, что тебе придет в голову кому-то ее показывать. Через неделю твоему другу Р. позвонят с незнакомого телефона, пускай берет трубку и разговаривает вежливо и уважительно. Не советую тянуть время, долго раздумывать и, не дай Бог, отказаться. Больше предложений не последует. Звонящий сошлется на договоренности с тобой. Это и будет твоими «дивидендами». Когда-нибудь, когда будет можно, я тебя нарисую. Симин Сарда».

Муниф повертел записку, словно из нее еще можно было вытрясти пару слов-пояснений. Он поймал себя на том, что улыбается и одновременно злится на сравнение с крокодилом.

— Художница! — пробормотал он и расправился с запиской в туалете, как и в прошлый раз разорвав ее на мелкие кусочки и спустив в унитаз.

* * *

Худощавый мужчина с узким загорелым лицом европейца, долго живущего на Востоке. Очки в золотистой оправе на носу с горбинкой, тонкие губы и весь он утонченный, Муниф бы даже сказал, субтильный. Такие, как правило, очень умные, чересчур. Салим понравился ему куда больше, и Муниф не слишком хотел общаться с этим типом. Но выбирать не приходилось, хотя он знал, что в случае несовместимости куратора могут и поменять, если для Центра в самом деле ценен агент.

Встреча состоялась на конспиративной квартире, адрес которой Муниф получил через почтовый ящик в квартире Джазима. А перед этим он сложил на подоконнике стопку книг из библиотеки Джазима, полковник уже и здесь ее обустроил, в новом жилище.

Книги Муниф положил в оговоренное заранее время дня, а через три часа заглянул в почтовый ящик и обнаружил там адрес. Цифры на открытке были указаны неверные, и только Муниф знал, какие требуется к ним добавить числа, чтобы получить правильный адрес.

Еще через четыре часа, вечером, он уже был в означенной квартире, сообщив пароль тому, кто открыл. Это был местный, как видно, содержавший конспиративную квартиру и завербованный российской разведкой. Затем после получасового ожидания явился запыхавшийся Лопес, он так назвал себя, хотя совсем