Сын Йемена - Ирина Владимировна Дегтярева

Пич спал, и Муниф, подкравшись, зажал ему рот ладонью. Почти сразу на него поверх ладони уставились два карих испуганных глаза.

Муниф прижал палец к губам, покачал головой. Он все-таки надеялся уйти без жертв среди тех, с кем еще утром находился как бы в одном окопе. Однако не знал, как объяснить Пичу, что надо бесшумно собраться и идти с ним. Зато Пич знал. Он тихонько подошел к письменному столу, взял с него листок и написал: «Что случилось?»

Мунифу некогда было разбираться, почему это мальчишка все же умеет писать. А Пич сделал вид, что не заметил его гневный взгляд.

«Надо уносить ноги. Меня пришли арестовывать. Внизу в подъезде двое, попробуем пройти мимо них к кладовке Башана. Если не получится…» Он дал Пичу пистолет, который забрал только что из тайника.

Оттуда он также взял все свое шпионское снаряжение. На микропленках, которые еще не успел переправить в Центр, было много информации из секретных документов, подписанных Мохсеном, в том числе несколько его писем саудовцам и американцам.

Надо было, конечно, уничтожить всю эту аппаратуру. Всякое может случиться, и, если его захватят с такими занимательными вещичками, мало не покажется… Но, учитывая, что добытую с трудом и риском информацию он уничтожать не собирался, оставил при себе и шпионский приклад. Рассовал по карманам ветровки. Забрал деньги, хранившиеся в квартире. Написал Пичу коротко: «Начнется стрельба, стреляй, только не попади в меня». Дочитав, мальчишка ухмыльнулся.

…Их заметили, когда они почти добрались до цели, до двери кладовки, — руку протянуть, и дверь там не прикрыта, и петли смазаны Мунифом, тщательно следившим за этим… Не вышло.

Задачи ранить или убить объект у этих двоих не было, наверное, так же, как у тех, кто на подхвате ожидал сигнала на улице или в доме напротив. Однако у Мунифа не имелось желания идти с ними вместе куда бы то ни было.

Первым выстрелил Пич, очень метко, левый сразу же упал, правый, отодвигая полу ветровки, пытался сделать несколько шагов в сторону лестницы, но наткнулся на пулю Мунифа.

Эти два оглушительных выстрела в подъезде вряд ли остались незамеченными снаружи, поэтому Муниф, не теряя ни минуты, пихнул мальчишку в кладовку, забежал следом и запер дверь на засов, который предусмотрительно прикрутил изнутри.

Прятаться или отстреливаться из кладовки он не собирался, ждать, когда оцепят район, тоже. Поэтому они тут же выбрались через фрамугу на соседнюю улицу и, стараясь держаться поближе к домам, в глубокой тени наступившей ночи стали уходить от дома.

Муниф неплохо знал военную обстановку в Сане и где кто в городе находится. Но пробираться сейчас к хуситам — дело опасное, можно наткнуться на встречный огонь, а можно получить и от «своих». Да они все для Мунифа свои. Только прежние «свои» — одурманенные, наученные западными инструкторами. Им вдруг показалось, что они чуть лучше и умнее, понимают в жизни больше, чем их же соседи по городу или селению из одной и той же мухафазы, их верования чуть правильнее, а может, в конечном счете можно обойтись и без религии. Живет же Запад без Всевышнего, они там меняют свои тела, свою жизнь как перчатки, меняют религии, национальность, место жительства. А Всевышний, от которого они отмахиваются, наблюдая за ними, то смеется, то плачет и ждет встречи.

Бить себя кулаком в грудь и утверждать, что хуситы — это истина в последней инстанции, Муниф не стал бы именно потому, что и те, и другие все-таки один народ. Все йеменцы привыкли к размеренному образу жизни, а потому с ленцой, опаздывающие везде, поскольку никуда не спешат, готовые деловой встрече предпочесть кат, если нельзя его пожевать на этой самой деловой встрече. Но все же парадокс в том, что хуситы, при всей их инертности, все же пошли в атаку. Так допекли их и в материальном, и в моральном плане, что они побороли пассивность. Другая сторона конфликта такой железной мотивации не имеет, потому и сбежали уже многие из Йемена, а те, кто воюют, делают это без того задора, который обеспечен голодным хуситам.

Муниф решил пересидеть, а потому направился к обувщику. Хватало его небольшого опыта работы разведчиком, чтобы понимать — это нарушение конспирации. Но еще хуже остаться на улице с секретными документами на микропленке и со шпионским снаряжением в кармане, тем более даже при нынешней суматохе в городе его и Пича уже наверняка объявили в розыск в качестве шпионов хуситов. И будут искать.

В это время лавка обувщика была, конечно же, закрыта, опущены рольворота, на которых кто-то черной краской написал «Ансар аш-Шариа» — это местное, йеменское, подразделение «Аль-Каиды». Мальчишки с баллончиком краски подшутили над старым обувщиком, впрочем, не догадываясь, что отчасти близки к истине — во всяком случае, в том, что дед подпольщик, только совершенного иного толка.

Муниф постучал в ворота легонько и отошел на несколько шагов, чтобы его можно было увидеть из окна второго этажа. Пич по его приказу стоял около стены дома, дабы не смущать старика. Муниф должен был приходить сюда один. Через пять минут раздался шорох, запертые изнутри рольворота открывали. Они приподнялись до пояса Мунифа.

Согнувшись, первым вошел он, следом влез Пич.

— Кто это? — спросил старик сразу же.

— Мой приемный сын. — Мунифу не нравилась такая формулировка, но надо было ответить коротко и так, чтобы снять подозрения быстро. Старик держал руку чуть сзади и только после этих слов, разглядев в полумраке, что перед ним в самом деле мальчишка, а не чернокожий громила, руку из этого тревожного положения перевел вперед, перед этим отчетливо щелкнув предохранителем.

— У меня непредвиденные обстоятельства. Его ведь здесь нет? — он не стал называть связного по имени, таким образом продемонстрировав старику, что мальчишка не в курсе всех его дел. — Мне необходимо спрятаться. Меня пытались арестовать. — Муниф счел, что этой информации достаточно для обувщика, большего ему знать и не стоит.

А тот и не стремился разведать больше. Махнул рукой, показывая, что Муниф с Пичем могут пройти через лавку на второй этаж.

Они пробрались между гирляндами сандалий на бечевке.

Муниф чувствовал себя сейчас примерно как в тот период, когда оказался у Джазима в Сане, тогда вся прежняя жизнь, как казалось, оборвалась и была утеряна безвозвратно. Теперь ему предстояло вернуться отчасти в прежнюю колею, но уже истоптанную сотнями чужих ботинок